Пока смерть не разлучит...

Вот девочки — благодарны. Каролина Вюийе недавно написала Антуанетте из Германии, что возвращается в Париж, чтобы в трудную минуту быть рядом с приемной матерью. А ведь она — успешная музыкантша, ей не нужна пенсия от королевы. Эрнестина о чём-то шепчется с "Серьезной Муслин", как Антуанетта прозвала их старшую дочь. Еще одна приемная принцесса, дочь горничной и лакея, — Мари Ламбрике. Эрнестиной ее опять же окре-стала Антуанетта, прочитав модный роман мадам Рикко-бони. Родная мать Эрнестины умерла полтора года назад. Девочка стала неразлучна с Марией-Терезой, носит такие же платья, играет и учится вместе с ней, обедает с ней за одним столом, причем лакеям приказано обслуживать их по очереди. Антуанетта хочет таким образом избавить Мадам Руаяль от врожденной гордости и высокомерия, чтобы те не превратились в спесь. А может быть, она принимает за высокомерие холодность Муслин к ней самой, тем более что на отца дочь всегда смотрит с восхищением…

— Когда же мне дадут кушать? — робко спросил Шарль-Луи.

Четырёхлетний малыш изнывал в шестиместной карете. Смеркается, а они всё никак не приедут. Людовик посадил его себе на колени и погладил по голове.

— Мы едем в Париж, чтобы накормить свой народ, — мягко сказал он. — Когда народ получит хлеб, мы тоже сможем покушать.

7

— Мы везём пекаря, булочницу и поварёнка! — кричали женщины, шедшие во главе кортежа. Народ высыпал на улицы и глазел на новое зрелище.

До Ратуши добрались около восьми вечера, когда уже зажигали фонари. Мэр Байи вышел на балкон и там, у всех на виду, вручил королю ключи от Парижа, после чего произнес небольшую речь. Сто девяносто лет назад Генрих IV покорил свой народ, не сразу признавший его королем, а ныне народ покорил своего короля! Ему рукоплескали, Людовик вымученно улыбался. Он тоже сделал короткое заявление, встреченное криками: "Да здравствует король! Да здравствует нация!" Ну, вот и всё. Прованс с женой укатили на другой берег Сены, в Люксембургский дворец, а королевскую семью отвезли в Тюильри.

Во дворце царил кавардак, всё вверх дном, повсюду рабочие, стремянки, мусор… Лафайет был поражен: ведь он же выслал вперед гонцов сообщить о прибытии короля, неужели за целый день нельзя было подготовить хотя бы одни апартаменты? Смущаясь, точно это он виноват, Жильбер заверил королеву, что добудет для неё всё, что потребуется.

— Не знала, что король назначил вас распорядителем гардероба, генерал Морфей, — ответила Мария-Антуанетга с насмешливым презрением.

Весь следующий день творилось полное безумие. Казалось, что всё население Парижа сбежалось в Тюильри. Неужели этим людям совершенно нечего делать? Мэру, членам комитета по снабжению и четырем городским комиссарам пришлось сократить свои визиты: народ то и дело требовал короля. Каждые четверть часа члены королевского семейства подходили к окнам и показывались народу, иначе напиравшая толпа грозила смести оцепление из национальных гвардейцев, выбивавшихся из сил. Депутации шли одна за другой; женщины с упорством рыночных торговок выставляли свои требования, которых с каждым разом становилось всё больше: теперь, когда хлеба стало довольно, они желали сбить цены на другие товары и даже настаивали на том, чтобы вещи, заложенные в ломбард, выкупили за счет казны! После того как Людовик и Мария-Антуанетта в очередной раз предстали на балконе, помахав рукой своим добрым подданным, женщины пришли просить королеву навсегда остаться в Париже. Та ответила, что это зависит исключительно от парижан: пусть перестанут проливать чужую кровь, иначе они с мужем покинут столицу. Людовик XVI велел опубликовать прокламацию: "Мы решили уступить вашей настойчивости и предоставить вам доказательства нашего доверия и любви, поселившись среди вас вместе с нашей августейшей супругой и нашим дорогим сыном. Вместо того чтобы служить предлогом для сборищ и беспорядков, наше присутствие в добром городе Париже должно, напротив, побудить всех добрых граждан восстановить в оном городе покой и порядок, вернуться к своим занятиям и трудам".

Из Версаля прислали мебель, обои, ковры и книги. Король ограничился тремя комнатами на первом этаже, выходившими в сад, рядом с залой швейцарцев, кордегардией и прихожей; королева заняла три остальные и еще антресоли, дети с гувернанткой устроились над её апартаментами (Жана Амилькара отправили в Сен-Клу); Мадам Елизавета обосновалась в павильоне Флоры; слуги и придворные тоже кое-как разместились, а вот министрам и депутатам пришлось искать себе жильё в городе.