Пока смертные спят

Во время своего долгого путешествия Руфь часами представляла себе, как будет говорить с миссис Фолкнер, как завоюет ее расположение. Она дюжину раз повторила про себя и подправила свою биографию в ожидании вопроса: «Ну а теперь расскажите о себе». Она бы начала рассказ со слов: «Что ж, боюсь, родственников у меня не осталось – во всяком случае, близких. Отец мой был полковником кавалерии и…»

Но мать Теда не стала задавать вопросов. Не говоря ни слова, миссис Фолкнер задумчиво налила в две рюмки шерри из дорогого на вид графина.

– Личные вещи, – проговорила наконец она. – Мне сказали, их отправили вам.

Руфь на мгновение замешкалась.

– А, те вещи, что были с ним заграницей? Да, они у меня. Это обычное дело… я имею в виду, их всегда отправляют жене.

– Наверняка это автоматически делают какие-то машины в Вашингтоне, – с иронией произнесла миссис Фолкнер. – Генерал просто нажимает кнопку и… – Она не закончила фразу. – Будьте любезны, верните их мне.

– Они мои, – запротестовала Руфь, сама понимая, насколько ребячески это звучит. – Тед хотел бы, чтоб они были у меня.

Она взглянула на крошечную до нелепости рюмку с шерри и подумала, что понадобилось бы двадцать таких, чтобы как-то пережить настигшее ее суровое испытание.

– Если вам так легче, можете и дальше считать их своими, – терпеливо продолжала миссис Фолкнер. – Я просто хочу, чтобы все было собрано в одном месте – то немногое, что осталось.

– Боюсь, я не совсем понимаю.

Миссис Фолкнер обернулась и благоговейно произнесла:

– Если собрать все эти вещи вместе, он станет немножко ближе. – Она включила торшер, который неожиданно залил комнату ярким светом. – Они ничего не значат для вас. Если бы вы были матерью, то поняли бы, насколько бесценны они для меня.

Она пальцем стерла пылинку с резной застекленной горки, которая стояла у стены, опираясь на ножки в виде львиных лап.

– Видите? Я оставила в горке место для тех вещей, что должны быть у вас.

– Очень мило, – проговорила Руфь.

Она представила себе, что сказал бы Тед об этой горке – с ее детскими ботиночками, книжками детских стишков, перочинным ножиком, бойскаутским значком… Помимо дешевой сентиментальности, Тед наверняка почувствовал бы во всем этом и что-то больное.

Миссис Фолкнер не сводила с жалких безделушек благоговейного взора широко раскрытых, немигающих глаз.

Руфь попыталась разрушить чары.

– Тед говорил мне, что вы здорово управляетесь в магазине. Хорошо ли сейчас идут дела?

– Я рассталась с работой, – проговорила миссис Фолкнер отсутствующим голосом.

– Правда? Тогда у вас появилось много времени для всяких дел в клубе?

– Я ушла из клуба.

– Понятно, – солгала Руфь, сняла перчатки, затем снова их надела. – Тед говорил, вы замечательный оформитель, и я вижу, что он был прав. Он говорил, вы каждые год-два меняете все в квартире. Что планируете сделать в следующий раз?

Миссис Фолкнер с трудом оторвалась от своей горки.

– Здесь больше ничто и никогда не изменится. Вещи у вас в чемодане?

– Их не так уж много, – сказала Руфь. – Его бумажник…

– Из кордовской телячьей кожи, верно? Я подарила ему его, когда он закончил начальную школу.

Руфь кивнула, открыла чемодан и принялась в нем копаться.

– Письмо мне, две медали и часы.

– Часы, пожалуйста. Там на обратной стороне гравировка от меня на его двадцать первый день рождения. У меня для них приготовлено место.

Руфь покорно протянула ей вещи Теда.

– Письмо я хотела бы оставить себе.

– Конечно, вы можете оставить письмо. И медали. Они не имеют ничего общего с тем мальчиком, о котором я хочу помнить.

– Он был мужчиной, не мальчиком, – мягко возразила Руфь. – И хотел бы, чтобы его запомнили именно таким.

– Это ваш способ помнить его, – сказала миссис Фолкнер. – Уважайте мой.

– Простите, – проговорила Руфь. – Я уважаю. Но вам следовало бы гордиться тем, что он был храбрым и…

– Он был мягким, чувствительным и умным! – прервала ее миссис Фолкнер с неожиданной страстью. – Его нельзя было посылать за океан. Его попытались сделать жестким простаком, но в душе он всегда оставался моим мальчиком.

Руфь встала и оперлась о горку – или усыпальницу. Наконец она поняла, что происходит, что стоит за враждебностью миссис Фолкнер. Для нее Руфь была лишь одним из тех безликих далеких заговорщиков, что забрали у нее Теда.

– Ради всего святого, осторожнее!

Удивленная, Руфь резко отшатнулась от горки. Какой-то маленький предмет соскользнул с открытой полки и разлетелся на полу на белые осколки.

– Ах, простите, очень жаль!..

Миссис Фолкнер была уже на коленях, пальцами сгребая осколки.

– Как вы могли! Как вы могли!

– Мне ужасно жаль. Могу я купить вам другое?

– Она хочет знать, может ли купить мне другое, – дрожащим голосом обратилась миссис Фолкнер к невидимой аудитории. – И где же это вы сможете купить блюдечко для конфет, которое Тед сделал своими собственными маленькими ручками, когда ему было всего семь?

– Его можно склеить.

– Можно склеить? – трагически возгласила миссис Фолкнер. Он поднесла осколки прямо к лицу Руфи. – Вся королевская конница и вся королевская рать…