Покаяние

Никаким не покаянием ты занимаешься, христианнейший ты мой. А пиаром. Знаешь, что такое пиар? Тоже на пэ, но совсем другое слово. Ты всю жизнь обожал пиар. А тут тебя забывать начали, вот ты и решил. 27 реформаторских ошибок, ёбаный в рот. Ты и остров этот грёбаного плотника купить решил, чтобы стать как Наполеон. Такой Наполеон lights, понимаешь. И чтобы все журналисты говорили: вот, удалился в изгнание император либеральных реформ, создатель русской демократии. Нам всем обещает полмира, а только Россию – себе.

КОЧУБЕЙ. Я хотел купить остров, потому что он – далеко.

Пауза.

И туда очень трудно доехать. Просто так доехать.

ГОЦЛИБЕРДАН. Или мы не помним, отчего ты в премьеры так рвался?

КОЧУБЕЙ. Помним. Я рвался в премьеры, чтобы удержать жену.

ГОЦЛИБЕРДАН. Ну и как – удержал?

КОЧУБЕЙ. Что ты имеешь в виду?

ГОЦЛИБЕРДАН. Я ничего не имею в виду. Я тебя прямым текстом спрашиваю – ты жену удержал, мудила?

Вглядываются.

И еще одним словом на пэ ты занимаешься, Игоряша. Нет, не то, что ты подумал. Гораздо интеллигентнее. Предательство. Тоже на пэ. Предаешь людей, которые пятнадцать лет с тобой носились, как с писаной торбой. Нет. Двадцать лет. Двадцать пять лет носились! С первых дней нашей преговённейшей лаборатории. Тебя бы в болоте давно утопить, так нет – машины, охраны, конференции, оффшорные кубышки. Чтобы ноги не замерзли у нашего бога-отца, чтобы лысина не запотела. Шёлковым платочком сопельки подберём.

Яростно.

И что нам – за это? Говно, которое ты рассказываешь в «Нью-Йорк Таймс»? Ты – на святого плотника, а мы – в наше русское говно?

КОЧУБЕЙ. Ты и правда думаешь, что я предаю вас?

ГОЦЛИБЕРДАН. Нет, блядь, ты щедро благодаришь нас за долгие годы любви и заботы. А ты вообще для кого стараешься? Ты перед этим быдлом выслужиться хочешь?

КОЧУБЕЙ. Перед каким быдлом, Гоц?

ГОЦЛИБЕРДАН. Перед народом русским, богоносцем, еби его в душу мать. Ты народу хочешь сказать, что ты весь из себя покаянный, а мы из ослиной мочи придуманы?

Затмение.

Так знай же: народу ты со своим покаянием абсолютно по хую. Ты к ним будешь свои розовые губки в трубочку тянуть, а они – отрыгнут тебе в лаборантское твоё лицо рябину на коньяке, и только перевернутся на другой бок. Ты знаешь, когда этот народ бывает счастлив? Когда у него хуй в жопе. Чей-то чужой стальной хуй. По самое не балуйся. И главное – никогда этот хуй из жопы не вынимать. Чтобы быдло это наглость не потеряло. А таких, как ты, оно миллиард переварило, и еще полтора переварит.

КОЧУБЕЙ. Гоц! Ты неправ, ты совершенно неправ, но я сейчас не могу тебе ответить. Берешит говорит, у меня предынсультное состояние.

ГОЦЛИБЕРДАН. Врешь, как всегда. Набиваешься на жалость. Берешит говорит, есть угроза инсульта, если не сменишь образ жизни. За два месяца не сменишь. А предынсультного состояния нет никакого. Это ты щас придумал, чтобы я над тобой сжалился. Я ж тебя знаю. Двадцать пять лет знаю, Игоряша.

Обнимает Кочубея.

И я сжалюсь, сжалюсь над тобой. Ведь ты мой друг, мой светоч, мой учитель. 25 лет! Наша дружба стара, как русский либерализм. Если б не ты, я уехал бы в Израиль, и стал бы водителем грузовика, и меня убило арабской пулей. Или палестинские мальчишки камнями бы закидали. На базаре в солнечный день. А так я – уважаемый человек. Здесь, в России. Не такой уважаемый, как ты, но всё-таки. И когда всё ёбнется – а ёбнется всё обязательно – для меня останется место. Место ди-джея в доме для престарелых. И всё это благодаря тебе, Игорюня. Если бы не ты, никогда в богадельнях не устраивали бы дискотек.

Целует Кочубея в губы.

Ты – мой самый любимый, гигант и гений. Только не надо никакого покаяния. Я прошу, я умоляю тебя. Всей силой моей любви. Никто не любил тебя эти двадцать пять лет так, как я. А покаяние – это блажь, минутная слабость. Это всё из страха перед инсультом. Помнишь, ты мне говорил еще в комнате отдыха, там, в правительстве – вот, разобьет меня инсульт, и кому буду нужен? Ни слова, ни строчки.

КОЧУБЕЙ. Вот, разобьет меня инсульт, и кому буду нужен? Ни слова, ни строчки.

ТОЛЬ. Адриатика вылечит тебя. Тебе же всегда она нравилась. Адриатика. Помнишь саммит на Корфу? Прозрачно-голубая вода, и ты, такой весь внезапно повзрослевший, в молочно-кремовом – от Кардена. На верхней палубе яхты греческого премьера.

Пауза.

КОЧУБЕЙ. Какое это страшное место!

ГОЦЛИБЕРДАН. А?

КОЧУБЕЙ. Какое это страшное место!

ГОЦЛИБЕРДАН. Ты про Россию, надеюсь? Ничего такого уж страшного. Да, страшновато. Но не совсем страшно. С нормальными деньгами протянуть можно.

Пауза.

Или ты про свою деревню Большие Сумерки?

КОЧУБЕЙ. От инсульта надо скрываться далеко. Это я правда знаю.

ГОЦЛИБЕРДАН. Вот и славненько. Если ты хочешь полететь в Гондурас, к убитому архиепискому Марадьяге, мы можем попросить у Борьки космический корабль. Звездолёт, ёб твою мать. С проверенным экипажем. Хочешь, мы попросим?

КОЧУБЕЙ. Попросим? Зачем?