Покаяние

Только они ломанулись в проход рядом с передней стеной склада, как я возьми и вынь из ведра кисть. Не специально, конечно… Так, не подумавши… Ветер подхватил краску веером и отнёс на головы пассажиров, на их мундиры и нарядные платья. Что тут было! Визги, крики, угрозы достать нас и оторвать башки. И уж точно быть нам битыми, да спрятались на крыше, не видно снизу. И забраться к нам нельзя. Лестницу наверх затащили. Долго люди бегали вокруг склада, шумели, ругались, что испортили им выходой, да что могли мы поделать?! Не чистить же каждого ацетоном? Так почти час в страхе просидели на крыше, носа не высовывали.

А вечером, когда уставшие, перепачканные краской, сматывали верёвки и мыли в растворителе кисти, к нам подвалили две размалёванные и подвыпившие обработчицы сельди с плавзавода. Бутылка водки в руках одной из них, непечатные слова в устах другой говорили о том, что галантные манеры просоленным рыбачкам излишни: девицы, соскучившись в промысловой путине по мужчинам, сами напрашивались на общение и тратить время на пустые тру–ля–ля явно не собирались. Разобрав по принципу: которая повыше — та Вовкина, мы повели их на Партизанский проспект, в дом номер двенадцать, где на первом этаже располагалась Приморская картинная галерея, а на втором, в пустой квартире секретаря парткомиссии 15‑й эскадры подводных лодок капитана первого ранга Говорухи обитал я. Камчатские хозяева дали от неё ключи, сами обещали позже подъехать. Антураж «двушки» с раздельными комнатами составляли пара ужасно скрипучих коек с панцирными металлическими сетками, фанерный ящик вместо стола и старый расшатанный стул. Убогую обстановку дополняли допотопный холодильник «Саратов», отключенный из–за отсутствия в нём продуктов, драные обои с примитивным рисунком: блеклые коричневатые листья по выгоревшим на солнце мелким жёлтым листочкам. Выцветшая ситцевая занавеска на кухне, заменявшая мне полотенце, и небольшой аквариум на грубо сколоченном табурете. Вода в нём высохла, рыбки и водоросли погибли, стёкла покрылись сухой зеленоватой грязью. На койках ни матрацев, ни подушек, ни одеял. Пришли мы голодные как бобики, но напрасно девицы хлопали дверцей холодильника: в нём давно мышь повесилась. И даже тараканы, не находя крошки хлеба, сбежали с кухни. Водку, принесённую морскими чувихами, мы выпили, занюхивая рукавом. Девицы пьяно лезли целоваться, но любовь не состоялась: слишком не адекватно вели себя наши гостьи. Путали туалет с ванной, блевали и нечленораздельно бормотали, нехорошо поминая какого–то старпома Никишина.

— Слушай, Фрэнк, не намотать бы нам на винт от этих тухлых камбал? Как считаешь, старина?

— Ты прав, Хуго. Поднимаем этих любвеобильных венер и выдворяем.

Секс–страдалицы заупрямились, зароптали:

— Ну, что вам жалко? За так… Мы же с вас денег не просим. Водку нашу вылакали, а теперь гоните! Импотенты хреновы! Козлы вонючие!

Еле выпроводили блудниц. С долгой вознёй и со скандалом. Шибко ругались они на лестничной площадке, привлекая внимание соседей. И тоже, как те пассажиры на причале, облитые поутру краской, грозились оторвать нам башки. И ещё кое–что…

Вовка Глущенко ушёл, но скоро раздался звонок в прихожей. Я открыл дверь. Думал, вернулся мой приятель, но то была недовольная произведённым шумом соседка — толстая бабища с упёртыми в бока ручищами.

— Я-те ноги повырву, спички вставлю, студент, коли будешь безобразничать тутоте. Башку оторву, за одно место подвешу! Али милицию позову. Вот–те вправят мозги, будешь знать, как нарушать…

— Не надо милицию… Извините, больше не буду.

Бабища, громко ворча, удалилась, а я расстелил на полу матросский бушлат, в изголовье положил стопку учебников, взятых в универовской библиотеке, и раздевшись, голяком упал на непритязательного вида постель, крайне довольный пусть временным, но своим углом в большом городе.

В эту ночь я долго не мог уснуть. Мысли о прелестях Валентины Михалёвой будоражили, гоняли кровь. Я вскакивал, ополаскивался холодной водой, но душ взбодрил тело и разогнал сон. Лишь стоило мне на миг закрыть глаза, как мысленно взору представлялась обнажённая, ласкающая меня Валентина. Может, напрасно прогнали мы рыбачек, недавно вернувшихся из промысловой путины? На пищевой линии трудятся девчата, медкомиссии там проходят. Сбросил бы с себя дурной груз и спал бы сейчас легко и беззаботно.

Из–за учёбы, колымной работы совсем не оставалось времени посетить жену китобоя, утомлённую ожиданием встречи с молодым любовником. Она, как и я, сгорала желанием новой страсти, и двери её уютной квартирки на улице Баляева были готовы распахнуться передо мной в любую минуту. Скоро мы закончим покраску этого чёртова склада, и горячие объятья примут бедного студента–япониста.

Через неделю начальник базы обошёл склад, из рыжего ставший грязно–зелёным, и остался весьма доволен работой студентов. Ещё бы! Подрядившись за низкую оплату, мы сэкономили в его карман кругленькую сумму. Он пригласил нас в кабинет, попросил расписаться в ведомости и тотчас выдал по пятьсот рублей.