Покаяние «Иуды»

«Опять прокол?! Почему ребята не предупредили о его возвращении и возможном приходе? Ведь я же мог сразу пойти к Любе и передать ей сверток… О чем моисеенки подумали бы, если сейчас я бы не оказался у себя?! О чем угодно и с вытекающими отсюда их действиями, вызванными недоверием. К тому же в свертке вполне может находиться жучок… Они же профессионалы, и в работе с ними расслабляться не годится, — сердился Эди, возвращаясь в гостиную после того, как закрыл дверь за Марком. — И этот подарок сделан им неспроста. Не исключено, что может быть с сюрпризом в виде гибкого микрофона. Поэтому везти его с собой нельзя, чтобы ненароком не оказаться под слуховым контролем технической службы натовской разведки. Кимоно лучше оставить в камере хранения на вокзале, — подумал он, грубо запихивая его в сумку. — Если в нем микрофон, то у оператора сейчас были неприятные ощущения в ушах, — мысленно произнес он, улыбнувшись кому-то невидимому. — Сверток, конечно, могу разворотить даже сейчас, ведь по легенде я жадный до денег человек и коли так, то мне просто необходимо до отъезда убедиться в наличии в нем названной суммы. К тому же для исследования нужно передать только письма, а их спрятать Любоньке в дамскую сумочку не составит труда, чего не скажешь об этом кирпиче», — рассудил Эди, беря сверток в руки.

И через каких-то пять минут Эди аккуратно разобрал его по частям, разрезая гостиничным ножом скотч, которым он был перехвачен вдоль и поперек. Пачки денег, два конверта и записку с фамилиями выложил на стол, а упаковку, которая оказалась газетой «Правда», скомкал и выбросил в ведро для мусора. Затем, тщательно помыв руки и засунув сумку в коридорный шкаф, с чувством исполненного долга сел в кресло.

Но в этот момент ожил телефон. Это звонила Люба, которая промурлыкала, что соскучилась и предложила проведать ее. Ответив в таком же духе, Эди отправился к ней, рассовав деньги по карманам и спрятав под майку два письма.

Спустя несколько минут он постучался в ее номер. К тому времени Ольга уже была там. Эди передал ей письма и деньги, несколькими фразами объяснив, что надо делать с ними. После чего она положила их в дамскую сумочку и, подарив Эди милую улыбку, ушла.

И как только за ней закрылась дверь, Люба спросила:

— Эди, у вас был гость?

— Да, не пойму только, как его наши прозевали. Для меня его появление было полнейшей неожиданностью.

— На Лубянке по этому поводу идет серьезная разборка. Артем не в шутку наехал на наружку, а они, мол, не было инструкций немедленно докладывать в случае возвращения объекта в гостиницу. В общем, к тому еще вспомнили случай, когда к вам средь ночи вломился Моисеенко. Одним словом, кому-то за оба случая влетит по полной. — А как себя в этой ситуации чувствует Артем?

— Не знаю, я разговаривала лишь с Володей. Это он по секрету поделился и попросил аккуратно ввести вас в курс дела. Вдруг вам понадобится. Он к вам очень уважительно относится.

— Это у нас с ним взаимно, хотя и мало пришлось пообщаться. А сейчас набери, пожалуйста, Артема. Хочу попробовать его успокоить.

Люба набрала телефон и, удостоверившись, что говорит с Артемом, передала Эди трубку.

— Привет. К отъезду готов? — спросил Эди.

— Не знаю, что из этого получится. Тут такое происходит из-за твоего нежданного гостя.

— Всякое бывает, главное, он остался доволен.

— Но могло быть и иначе. Поэтому-то верх и разбирается с нами со всеми. Одним словом, ждем, кому что-то отсекут.

— Работать только не забудьте за этим ожиданием, — резко бросил Эди.

— Спасибо на добром слове, — иронично произнес Артем.

— А ты думал, что начну успокаивать?! Не дождешься, ты же не слабак, наподобие Аленкинского. Так что, брат, иди к Маликову и говори о деле, да еще не забудь, что эти две бумажки с переводом должны быть у меня до поезда, а то, не дай бог, сегодняшний визитер в вагон заявится, чтобы дописать в них забытые ими фразы.

— Спасибо за холодный душ. Считай, что очухался. Сейчас пойду к нему о деле говорить, а бумажками пусть Володя занимается. Он не подведет.

— Долго ли они с ними будут возиться? Мне же ехать надо.

— Им час понадобится на все эти дела.

— Понял. Спроси у Маликова заодно, что будете делать с баблом?

— Сколько его?

— Четвертак, я их уже передал с письмами.

— Хорошо, дам знать через Любу, жди, — уже весело произнес Артем и отключился.

— Эди, вам и на самом деле его не жалко? — удивленно промолвила Люба. — Вы с ним так грубо говорили.

— Люба, хотите, я отвечу вам словами поэта Семена Гудзенко? — спросил Эди, неожиданно вспомнив его стихотворение «Мое поколение», написанное в 1945 году, произведшее на него в свое время неизгладимое впечатление мощью правды о тяжелой солдатской доле.

— Вы и стихами увлекаетесь? Я-то, грешным делом, думала, что вас, кроме контрразведки, каратэ и женщин ничего не интересует?! — с какой-то укоризной в голосе вымолвила Люба, стрельнув в него испытующим взглядом.