Покаяние разбившегося насмерть

Насколько мне помнится, после этого в компании моих семерых актеров я спустился в зал, где нас немедленно окружили зрители – по большей части работники центра и госпиталя. Объятия, поздравления… Меня нежно цапнула за локоток любящая супруга, почти тут же подскочила очаровательная Катрин; сам понимаешь, после этого я уже не видел – не слышал никого и ничего вокруг. Катрин выразила свое восхищение спектаклем, я в свою очередь поблагодарил ее за добрый отзыв. Мы обговорили вкратце примерный план нашего интервью и направились в холл, где к тому времени уже стояли столы с кофейниками, пирожными и прочими сладкими угощениями. Кстати сказать, легкий а-ля фуршет мы обговаривали с директором центра заранее, и тогда же было решено, что ничего алкогольного на столах не будет – ведь среди участников спектакля были и бывшие алкоголики, в частности, Пьеро.

В холле все сгрудились вдоль столов, весело разливая кофе и подняв чашки под первый «тост»: за удачную премьеру! Мне кажется, в тот момент я уже точно не видел нигде вокруг ни Мишеля, ни Пьеро, ни малыша Нико. Я еще подумал, что, возможно, ребята отправились переодеваться. Ну, а потом был неприятный инцидент с кровью из носа – на несколько минут я покинул оживленный холл центра, где все обсуждали премьеру. Как только я вернулся, мы с Кэтрин продолжили наше интервью, так что я и думать забыл обо всем остальном…

Ближе к девяти народ начал расходиться – каждый подходил ко мне, жал руку и выражал желание увидеть нашу следующую премьеру; работницы центра принялись разбирать столы… Мы с супругой отправились за кулисы; там к нам подошла улыбающаяся Селин – на ней была ее обычная одежда – и со смехом сказала, что троих волхвов, как и их костюмов, нигде нет – должно быть, ребята отправились на променад по улицам, чтобы порадовать прохожих своим чудесным появлением. Мы немного пошутили на эту тему и разошлись по домам. Все! Клянусь, больше я ничего не знаю.

Андрей поднял обе руки и рассмеялся. Мы допили чудесный коньяк. На душе было легко и приятно; благодаря рассказу приятеля я, как наяву, увидел все события вечера премьеры со всеми персонажами, репликами и голосами, невольно ощутив священное волнение не хуже самого режиссера.

Между тем время подходило к одиннадцати вечера. Мы еще раз немного повспоминали годы юности мятежной и распрощались, договорившись держать друг друга в курсе всех событий.

Глава 9. Четвертая жертва

Говорят, что сны по большей части – это своего рода клубок из всего того, что задело нас в течение дня, не успев сформироваться в конкретные мысли и слова. Сон той ночи – наглядная иллюстрация верности сей мысли: мне снился Франсуа Шюни, о котором я сроду не думал и практически не замечал в коллективе центрального офиса «Садов» в Париже до всей этой истории с волхвами. И вот после встречи с Селин где-то не периферии моего сознания в тот день застрял солидный «гвоздь»: серый паренек из штата бухгалтерии не так прост, каким желает казаться, и каким-то боком задействован во всей кровавой драме.

В самом деле: при визите инспектора он дал краткие показания, что никаким боком не причастен к этому делу, потому как ушел сразу по окончанию спектакля; на следующий день, жалуясь на головную боль, отпросился у меня с работы. Я отпустил парня, тут же выкинув из головы его визит в мой кабинет. Между тем вечером неожиданно выяснились очень любопытные обстоятельства.

Первое: благопристойнейший Шюни был «парнем» участницы благотворительного спектакля – бывшей воровки Селин. Второе: что-то между ними было нечисто, раз оная Селин, с большим удовольствием используя меня в роли передающего звена, сообщила, что больше можно не умирать со страху, поскольку все приведено в порядок. Интересно, о чем тут шла речь и чего так боялся Шюни?

Само собой, я и не думал обо всем этом, когда отправлялся в постель в своем гостиничном номере «Садов», в моей голове были только наши с Андреем ностальгические воспоминания о пылкой юности в стенах института кинематографии, о тогдашних наших честолюбивых мечтах и надеждах. Засыпая, я вновь видел себя на учебной студии Школы (так мы называли ВГИК) в роли Горацио – пожалуй, моей лучшей роли за весь год учебы. И вот после этого «вступления» мне вдруг приснился сон, никаким боком не совпадающий с эпизодами московской юности.

Во сне я бесконечно двигался по беспросветному туннелю, выслушивая отчаянный монолог Франсуа Шюни. Сказать по правде, я, собственно, совсем не слушал, о чем конкретно парень ныл, размышляя лишь о том, как бы мне поскорее выйти из бесконечной темноты и не пропустить свидания с дражайшей Соней Дижон. Я даже попытался было рассказать Франсуа о своей прекрасной возлюбленной, только бы прервать его бесконечное монотонное нытье.

– Но почему же вы меня совершенно не слушаете! – горестно воскликнул он, и впервые я понял смысл его реплики – до того все превращалось лишь в монотонные бессмысленные стенания. – А ведь я вам все честно рассказал, хотя мог бы и промолчать для собственного спокойствия!

– Промолчать о чем?