В своих воспоминаниях Игумен Серафим приводит один из случаев проявления Марией любви и сострадания. «Во время Царского юбилейного путешествия в 1913 году в одном из посещаемых Государем монастырей Владимирской епархии Мария Николаевна заметила больную старицу схимонахиню, сидящую в кресле далеко в стороне; во время молебна она, видимо, попросила отца подойти к этой страдалице и утешить её.
Кончился молебен. Государь пошёл из храма, но неожиданно для всех сворачивает с дороги в сторону и подходит к больной схимонахине, которая от нечаянной радости заплакала. Государь поговорил с больной, ободрил и просил от неё благословения и молитв… По примеру отца поступили и дети. Старица от духовного восторга умильно плакала слезами радости; виновница сего Мария Николаевна торжествовала, что имела возможность порадовать больную страдалицу скорбей беспросветных.
Так эта юная Царевна с жизнерадостным лицом и любвеобильным сердцем всюду вносила радость, мир и утешение, являясь для всех ангелом утешения».
После получения известия об отречении государя от престола Мария глубоко переживала, но старалась держаться, чтобы не огорчать мать. «Мама убивалась, и я тоже плакала, — призналась Мария Анне Танеевой, — но после, ради Мама, я старалась улыбаться за чаем».
Сохранились строки из её письма отцу на английском языке, которые она писала 3 марта 1917 года из Царского Села, будучи пленницей. «Дорогой и любимый Папа! Я — всегда с тобой в моих мыслях и молитвах. Сестры всё ещё лежат в тёмной комнате, и Алексею уже это надоело, и он перешёл в игральную — комнату с открытыми окнами. Сегодня мы очищали пули от олова с Жиликом (так дружески дети называли Пьера Жильяра —
Приятельница императрицы Юлия Ден, не покинувшая семью после их ареста в Александровском дворце, познакомилась с Марией, когда та была ещё совсем ребёнком, и полюбила её всем сердцем, как и других царских детей. «Мария Николаевна… была не такой живой, как её сёстры, но зато имела определённые взгляды на жизнь. Она всегда знала, чего хочет и зачем. Во время мятежа 1917 года мы очень привязались друг к другу и почти все дни проводили вместе. Она была просто золото и обладала недюжинной внутренней силой. Однако, до наступления тех кошмарных дней, я даже не подозревала, насколько она самоотверженна».
Речь идёт о событиях, произошедших в Царском Селе в ночь на 27 февраля. Чтобы защитить царицу и детей от возможного нападения мятежников, приближавшихся к дворцу, его оцепили солдаты полков, ещё остававшихся верными присяге. Александра Фёдоровна покинула свой пост у постелей детей, тяжело заболевших корью, и, как была в платье сестры милосердия, вышла к солдатам, чтобы подбодрить их и предотвратить кровопролитие. Императрицу сопровождала ещё не заболевшая княжна Мария (она заболела самой последней, после этой ночи, и долго находилась на грани жизни и смерти). Уходя, императрица сказала, что идёт к солдатам «не как Государыня, а как простая сестра милосердия моих детей».
Баронесса Буксгевден образно описала ту памятную ночь: «Было темно, только снег блестел, и свет отражался от начищенных винтовок. Войска были выстроены в боевом порядке в дворцовом парке, первая шеренга, изготовившая к стрельбе с колена, другие сзади, стоя, винтовки у всех были подняты и изготовлены к бою. Фигуры императрицы и её дочери как тени переходили от одной линии к другой, а позади призрачной громадой возвышался белоснежный дворец, и беспорядочная стрельба слышалась всё ближе». Анна Вырубова дополняет рассказ: «Они переходили от одного солдата к другому, величественная, статная женщина и храбрая юная девушка, глядя прямо в лицо смертельной опасности, находя для каждого слова ободрения, и что было особенно дорого — слова простого доверия и надежды». И далее добавляет: «…может быть, и они (полки, стоявшие вокруг дворца —