Покаяние Владимира Путина

А после герба и флага пошло-поехало… Есть люди, которые всегда и во всем считают правыми себя, и если видят, что другие думают и живут иначе, то они уверены, что это притворство по причинам корысти, страха или чего-то еще. Эти люди просто не могут представить себе иного склада ума, характера, взглядов, чем у них. Если бы представляли, то не могли бы считать себя адептами демократии и свободы, а они считают. Таким был, например, Солженицын, таков и Путин. Не случайно, что он за пять лет до срока издал Указ о всенародном торжестве по случаю столетнего юбилея писателя и ставит ему памятники. Во Владивостоке — уже стоит, потом поставят в Ростове-на-Дону, в Москве, последний будет в Калининграде — он же где-то там недалеко служил в своей батарее без пушек. Полная солженизация страны!

Вот спутники Путина по его просьбе приволокли из Америки прах генерала Деникина, члены правительства на свои дармовые поставили памятник Столыпину. Да почитал бы Путин хотя бы письма Толстого тому самому Столыпину. Писатель предупреждал: сударь, вас могут убить! И ведь сбылось… Но не нужен ему Толстой, он 65 лет без него прожил. Этих Толстых в русской литературе три, да еще два из них Алексеи, а два Николаевичи. Попробуй разберись. И что, президент обязан их всех знать? Нет этого в шахраевской конституции. Ему достаточно иметь одного преданного Толстого в Думе — Петра, да еще одного советником — Владимира. И хватит. Их великий однофамилец в трагические для России дни выступил со статьей «Не могу молчать», где писал:

«„Семь смертных приговоров: два в Петербурге, один в Москве, два в Пензе, два в Риге. Четыре казни: две в Херсоне, одна в Вильне, одна в Одессе“. И это в каждой газете. И это продолжается не неделю, не месяц, не год, а годы. И происходит это в России, в той России, в которой народ считает всякого преступника несчастным и в которой до самого последнего времени по закону не было смертной казни. Помню, как гордился я этим когда-то перед европейцами, и вот второй, третий год неперестающие казни, казни, казни… Беру нынешнюю газету. Нынче, 9 мая, что-то ужасное. В газете стоят короткие слова: „Сегодня в Херсоне на Стрельбицком поле казнены через повешение двадцать крестьян за разбойное нападение на усадьбу землевладельца в Елисаветградском уезде“. Двенадцать человек из тех самых людей, трудами которых мы живем, тех самых, которых мы всеми силами развращали и развращаем, начиная от яда водки и до той ужасной лжи веры, в которую мы не верим, но которую стараемся всеми силами внушить им, — двенадцать таких людей задушены веревками теми самыми людьми, которых они кормят, и одевают, и обстраивают и которые развращали и развращают их. Двенадцать мужей, отцов, сыновей…»

Это 1908 год, столыпинщина. И как же Путин мог не поставить памятник Столыпину!

О нет, у нас не совершаются публичные казни, и даже невозможен смертный приговор. Но столыпинские годы давно остались позади: люди гибнут в бесчисленных авариях, катастрофах, кончают самоубийством даже дети — от беспросветной тоски, безвыходности, мрут от низвергаемой на нас грязной и злобной клеветы, от забытых в советское время болезней, оказываются жертвами наемных убийц и маньяков, от сознания враждебности этой власти и невозможности избавиться от нее.

А что парочка нынешних Толстых? Они могут молчать дуэтом когда угодно, сколько угодно по любому поводу.

* * *

С целью прикрытия истинной сути своих дел и поступков («Держи вора!») Гарант Горыныч объявил пятикратным предателем Ленина. Во-первых, говорит, он призывал превратить войну империалистическую в войну гражданскую. Предатель!.. Да ведь это лозунг не лично Ленина, а Штутгартского и Базельского (1912) конгрессов всей европейской социал-демократии, которая в условиях уже бушевавшей войны на Балканах приняла его в обстоятельствах того времени как средство предотвратить мировую войну или хотя бы припугнуть правителей. Увы, надежды не оправдались…

Во-вторых, говорит, Ленин призывал к поражению своей родины. Предатель!.. А на самом деле Ленин призывал к поражению не родины, не народа, а правительства, которое было уж так далеко от народа. Как? Ну, это вопрос конкретной обстановки…