Читаем Показания гражданки Клио полностью

Ну ладно, а не было ли у Пилата хотя бы теоретической возможности спасти Иисуса, не «засвечивая» его? Да, была — и уж ею-то он не преминул воспользоваться. «На праздник же Пасхи правитель имел обычай отпускать народу одного узника, которого хотели» (Мф 27:15); действительно, если бы Иисуса выбрала толпа на площади, то прокуратор мог бы освободить его без проблем, ибо здесь никакой «римский след» не просматривался бы. Чудес, однако, не бывает: толпа, разумеется, выбрала Варавву — странно, если бы первосвященники проявили разгильдяйство и не позаботились о должной подготовке «гласа народа». Этот — совершенно естественный — выбор иудеев оказывается, однако, полной неожиданностью для Пилата. Он трижды повторяет свое ходатайство, вступает в бесполезные и унизительные для себя пререкания с толпой — одним словом, совершенно теряет лицо.

Итак, естественное развитие событий явно застало прокуратора врасплох. Поэтому логично предположить, что существовал некий неизвестный нам (но известный прокуратору) фактор, который должен был это естественное развитие нарушить. Должен был — но не нарушил. Вопрос «на засыпку»: что это был за фактор, а также — почему он не сработал?

<p>Голгофа. Первое предупреждение Мак-Дауэллу</p>

Здесь нам придется начать с одного теоретического отступления — из тех, что я всеми силами стремлюсь избегать. Глубокие, принципиальные расхождения между повествованиями Иоанна, с одной стороны, и евангелистов-Синоптиков — с другой общеизвестны («Евангелий на самом деле не четыре, а три и одно»). И, наверное, прав Мережковский — «Спор об Иоанне — величайшая загадка христианства, а может быть, и загадка самого Христа». Тем не менее, мне — человеку нерелигиозному, а в теологическом отношении совершенно девственному — сосуществование этих двух принципиально несводимых друг к другу версий кажется вполне нормальным и естественным.

Я, как ни странно, оказываюсь подготовлен к такому восприятию именно своей профессиональной деятельностью. Дело в том, что у нас, в естественных науках, знание принципиально редуктивно. Поэтому сколь-нибудь длительное сосуществование альтернативных концепций, как правило, свидетельствует о том, что они на самом деле взаимодополнительны и попросту «редуцируют» изучаемую реальность до различных ее сторон. Так что в моем восприятии оппозиция Иоанн — Синоптики ничем принципиально не отличается от, например, взаимоотношений волновой и корпускулярной теорий света, которые описывают единый объект разными способами и лишь в паре друг с другом дают о нем адекватное представление. И опять позволю себе процитировать апологию Мережковского «Иисус неизвестный»: «Верно, — может быть, вернее Синоптиков, — угадывает Иоанн, чего хотел Иисус. Что он делал, мы узнаем от Марка; что говорил — от Матфея; что чувствовал — от Луки; а чего хотел — от Иоанна, и, конечно, самое первичное, подлинное — в этом — в воле» [выделено Д. М.].

Но это все прекрасно и замечательно на уровне общем, концептуальном; в рамках же стоящей перед нами задачи, когда существенны именно конкретные детали событий, ситуация меняется. Мы и дальше будем часто сталкиваться с тем, что некоторые яркие эпизоды, детально описанные Иоанном, полностью отсутствуют в повествованиях Синоптиков и наоборот — это нормально. Сцена же на Голгофе в этом смысле уникальна: здесь версии Иоанна и Синоптиков выступают «острием против острия», противореча друг другу буквально во всем. А поскольку мои построения основываются на полном доверии к фактам (хотя далеко не всегда — к их интерпретациям), сообщаемым всеми четырьмя Евангелистами, я попадаю в достаточно сложное положение, очевидного выхода из которого нет[7].

Расхождения начинаются с характерной «мелочи». Иоанн с уверенностью свидетельствует: «Неся крест Свой, Он взошел на место, называемое Лобное, по-еврейски Голгофа» (Ин 19:17). Синоптики же в один голос утверждают, что крест Спасителя нес некий Симон-Киринеянин, причем сообщают об этом человеке вполне проверяемые биографические данные — «отец Александров и Руфов» (Мф 27:32, Мр 15:21, Лк 23:26). Тут уже не воспаришь к специфике «Слова-Логоса» и не вывернешься казуистикой типа: «оба правы, но каждый по-своему»; надо отвечать честно — кто перепутал?

Перейти на страницу:

Все книги серии Ретро библиотека приключений и научной фантастики

Рассказы майора Пронина (Сборник)
Рассказы майора Пронина (Сборник)

Р' 1941 Рі. СЃ небольшой книжечки началась литературная истории майора РџСЂРѕРЅРёРЅР°. Шесть небольших рассказов совершили революцию РІ советской массовой литературе. Впервые народ сбрел настоящего современного героя. РЎ «Рассказами майора Пронина» красноармейцы уходили РЅР° фронт. РЎ продолжениями «пронинианы» вчерашние фронтовики восстанавливали Рё отстраивали страну. Запутанные преступления, хитрые заговоры, Рё то изящество, СЃ которым майор РёС… раскрывал, обеспечили РџСЂРѕРЅРёРЅСѓ всенародную любовь Рё место РІ пантеоне великих сыщиков XX века.Р' первый том настоящего двухтомника вошли следующие произведения: «Рассказы майора Пронина», «Рассказы Рѕ майоре Пронине», «Букет алых СЂРѕР·В» Рё, пожалуй, лучшая повесть Овалова — «Голубой ангел». Р

Лев Сергеевич Овалов

Шпионский детектив

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне