Покажи мне звёзды

– Привет. Да, это я, я просто хотела… я… как дела?

– Хорошо. Почему ты позвонила?

И нарушила четырехнедельный распорядок, про себя договариваю я ее реплику. Голос у нее нервный, но в этом как раз нет ничего необычного.

– Да так, – отвечаю я. – Чтобы пожелать тебе счастливого Рождества, например.

Ненадолго на другом конце линии устанавливается молчание.

– Мы никогда не желали друг другу счастливого Рождества.

– Какая разница.

– И как правило, счастливого Рождества желают только 25 декабря.

У меня почему-то снова разболелась голова.

– Ну ладно, тогда… могу пожелать тебе счастливого Рождества завтра.

– Лив, что случилось?

– Я хочу больше узнать о моем отце.

Тишина.

– Я хочу знать, кто он.

Тишина.

– Каким человеком он был.

Тишина.

– Как вы полюбили друг друга.

– Кто сказал, что мы друг друга любили?

Я съеживаюсь, как от удара. Конечно. Вероятно, это не должно так меня изумлять, но неужели в жизни моей матери хотя бы на краткий миг не возникало любви? Глупо, но я тотчас думаю о Кьере, и в животе начинает расползаться неприятное сосущее чувство.

– Он знает, что я существую? – тихо задаю я вопрос.

– Нет.

– Ты никогда ему не говорила, что беременна? – Слава богу, на боль накладывается хоть какая-то эмоция, напоминающая гнев.

– А с чего вдруг я обязана была это делать?

– С чего? – Голос у меня чуть ли не срывается на крик. – Может быть потому, что он должен был знать! Может быть, это все бы изменило! Может быть… – …тогда меня любил бы хоть один из вас. Делаю над собой усилие и проглатываю это предложение.

– Это ничего бы не изменило, Лив. – То, что мамин голос внезапно звучит намного мягче, меня настораживает. – Твой отец был просто-напросто убогим журналистишкой, который спал со мной, чтобы подобраться к закрытым внутренним делам. Опустившееся существо, чьим единственным умением было вранье. – Ее голос продолжает по-дружески тереться об меня, словно кошка. Давление у меня в голове возрастает. – То, что под конец этой истории я забеременела, – горько смеется она, – было, разумеется, малоприятной неожиданностью.

Я. Я – малоприятная неожиданность.

– Зачем мне рассказывать ему о тебе? Считаешь, его это интересовало? – Теперь она вновь говорит так же холодно, как всегда. – Он снова ушел из моей жизни. И хорошо. А ты вошла. Я с этим справилась.

А я нет. Я никогда особенно с этим не справлялась. Но что-то мне подсказывает, что мама этого так и не заметила.

– Ты могла сделать аборт, – процедила я еле сдерживающимся голосом.

– Для этого было слишком поздно.

✦ ✦ ✦

Не знаю, смогла бы я когда-нибудь перестать плакать, если бы сидела сейчас в своей маленькой квартирке в Гамбурге. Но простор моря, похоже, каким-то чудом забрал у меня часть печали.

Дело не в том, что где-то в глубине души я этого не подозревала. Ведь мама всегда демонстрировала мне, что не знает, как со мной обращаться. Просто я так долго думала, что если буду лучше, более идеальной, больше таким ребенком, какого она хотела… Но она вообще не хотела ребенка. Ни меня, ни какого-либо еще.

Над краем скал с диким криком пролетает чайка. Далеко над морской гладью она делает несколько кругов, неожиданно резко падает вниз и опять взмывает в небеса.

Я кладу подбородок на колени и обхватываю ноги руками. Перед собой в спутавшейся, выгоревшей траве я вижу маленькую девочку, девочку, которой я была когда-то. Ее длинные волосы развеваются на ветру, и она оглядывается на меня.

Знаешь, думаю я, ты ничего не делала неправильно. Просто, к несчастью, у тебя всегда была неправильная мать.

Я прикрываю глаза, а когда вновь их распахиваю, девочка уже исчезла. Я еще некоторое время сижу на плоском камне, думаю о своей матери, о своем неизвестном отце, о своих бабушке и дедушке.

Я думаю о Кьере.

А потом иду назад.

✦ ✦ ✦

Уверена, что где-то видела свечи. Они лежат в картонной коробке из-под обуви в шкафу на втором этаже, и я беру сразу три толстые продолговатые свечки и поднимаюсь с ними по лестнице. Одну ставлю на подоконник возле кухонного стола, вторую – на подоконник в своей нише, а третью – на тумбочку около кровати. Затем раскрываю крышку сундука и достаю оттуда маленький подарок.

Хочу открыть его в гостиной и отпраздновать это. Естественно, бабушка с дедушкой раньше дарили мне подарки на Рождество, но в большинстве случаев я получала их позже, а если как-то раз они и доходили вовремя, мама просто молча клала их мне в комнату. Мне всегда странным образом казалось, как будто они были там не к месту, а когда я позже переехала к дедушке и бабушке, то мне стало казаться, что не к месту была уже я сама. Елка, песни, пестрые рождественские украшения повсюду – хоть я никогда не подавала виду, но я просто не вписывалась в эту картинку.

Однако здесь, на маяке, я сижу среди подушек в оконной нише, рядом со мной – зажженная свеча, а руки сжимают эту маленькую коробочку, и все, наоборот, ощущается правильным.

У меня вырывается улыбка. По крайней мере, не один Кьер может претендовать на титул запутавшегося человека.