Где-то как раз на этом месте лежал Кьер. Зарываюсь лицом в подушку и вдыхаю его запах, после чего опять переворачиваюсь на спину и сверлю взглядом потолок.
Возможно, мой отец журналист. Возможно, он бросил маму. Возможно, она поэтому так сильно презирает мое желание стать журналисткой.
Возможно, возможно, возможно.
А двумя этажами выше надо мной покоятся сотни писем. Захочет ли Ведекинд однажды прочитать их заново? Или выбросит их все? А быть может, он и вовсе о них забыл. Что делать с наследием собственного горя?
Еще раз откидываю одеяло в сторону, повинуясь внезапному порыву написать письмо дедушке. Оно разворачивается на семь страниц, в которых я рассказала ему о своих новых идеях, о маршруте ущелья Данло, о том, что мне бы хотелось, чтобы он навестил меня здесь, а я познакомила бы его с Мэттью, и о том, как я счастлива иметь такого деда.
Сложенные листы кладу рядом со смартфоном на тумбочку, прежде чем вернуться в постель. Больше всего мне хочется снова пойти к скалам и полюбоваться на ночное море, но для этого я должна была бы стать другой Лив.
Я как раз пробовала, крепко зажмурив глаза, вспомнить какое-то расслабляющее упражнение, когда мобильник опять издает вибрирующий звук. Как наэлектризованная, я распахиваю глаза. Сообщение от Кьера.
Ты еще не спишь?
Вопрос должен звучать иначе: смогу ли я теперь в принципе когда-нибудь спать?
Нет.
В ожидании вместе с телефоном сворачиваюсь калачиком под одеялом.
Как насчет воскресного завтрака следующим утром?
С удовольствием!
Я так быстро напечатала и отправила ответ, как выкрикнула бы его, если бы Кьер сейчас стоял прямо передо мной. Я дурочка.
Нет, минуточку, напоминаю я сама себе. Больше никаких лавирований.
Тогда буду в районе десяти.
Я буду ждать.
За эти слова Кьер должен быть благодарен только что принятому мной решению.
Проходит примерно минута, потом от него прилетает еще одно сообщение.
Я тоже.
Утром следующего дня в десять часов я открываю дверь Кьеру и меньше, чем через три секунды, заключаю, что, во-первых, он по какой-то необъяснимой причине выглядит еще более сногсшибательным, чем обычно, а во-вторых, мы целуемся так, что у меня на какой-то промежуток времени перехватывает дыхание. Очевидно, иногда интрижки Кьера продолжаются дольше одной ночи, думаю я, держа за руку Кьера и взбегая следом за ним по лестницам на кухню. Там он вытаскивает из сумки не только булочки, но еще два авокадо, оливки, консервированные сердечки артишоков и баночку шоколадной пасты.
– Я не знал, что ты любишь, а что нет, – объясняет он, пока в дополнение ко всему этому я выставляю на стол сыр, масло и джем.
– Все выглядит очень вкусно. Но ты спокойно мог бы принести себе ветчину или что-то вроде того.
– Ой, а почему бы один раз и не позавтракать по-вегетариански? Мне нравится пробовать новое.
– Я в курсе. – Раскаиваюсь в этих словах в ту же секунду, когда они у меня вырвались. Как бы безобидно они ни могли прозвучать, мой тон при этом вышел чуть более саркастичным, чем нужно.
Кьер осекся, потом улыбнулся.
– Я забыл – Айрин же тебе все обо мне рассказала.
– Ну, наверно, не все. Но кое-что. Будешь кофе с молоком? Тут еще хватит на две чашки.
– Давай.
Повернувшись спиной к Кьеру, я стою у плиты, дожидаясь, пока нагреется молоко и закипит вода в кофеварке, и ломаю голову, нужно ли сказать еще что-то на эту тему.
Руки Кьера ложатся сзади на мою талию, исходящее от него тепло и его неповторимый аромат заставляют меня прикрыть глаза. Не буду я больше ничего говорить или спрашивать. Я и без этого знаю все ответы.
– Я подумал, если у тебя будет настроение, мы могли бы сегодня съездить к одной из бухт. Слышал, погода должна остаться хорошей.
– Хочешь сказать, максимум периодически будет накрапывать дождь? – смеясь, отвечаю я.
– Может, и не только, – бормочет он куда-то мне в шею, а я невольно задерживаю дыхание. И когда чайник начинает тихонько шипеть, у меня сам по себе вырывается вздох. Из-за моей спины Кьер снимает кофейник с конфорки и поровну разливает эспрессо в обе чашки, которые я уже поставила около плиты. Наблюдаю за ним, пока он и молоко наливает сам.
Было бы так легко, так просто представить себе, что для Кьера происходящее между нами – такое же особенное, как для меня. Вообразить, что в этот самый миг что-то зарождается, и выкинуть из головы, что я всего лишь свежая добыча Кьера. Но это наивно.
На какую-то секунду я задумываюсь, а разве не так же наивно верить в то, что я смогу все это пережить без шрамов, а потом даю себе мысленный пинок и иду с Кьером за накрытый к завтраку стол. Ведь я в любой момент могу дернуть стоп-кран.
Небо нежно голубое, без единого облачка. Естественно, это не отменяет холодный пронизывающий ветер, из-за которого молния на куртке у меня застегнута едва ли не до самого носа. Но тем не менее я склонна верить Кьеру, что дождь нас все-таки пощадит.