Покажи мне звёзды

Кто-то сунул Эбигейл в руку микрофон, и в тот же миг, как раздается ее голос, ее действительно красивый голос, память подкидывает мне название песни. «Fairytale of New York».[17] Честно говоря, она мне даже нравилась. Впрочем, теперь я, одеревенев, стою тут, танцующие вокруг люди пихают меня локтями в бока, пока на сцене Эбигейл притягивает к себе Кьера за пояс брюк, а на строчке «дешевая вшивая подстилка» даже кажется, что она вот-вот сорвет с него кофту.

В конце песни она просто его целует. Целует, широко разинув рот, а народ улюлюкает, когда ладонь Кьера ложится ей на задницу.

У меня в голове начинают стучать отбойные молотки. Именно этого я и хотела, правда ведь? Донести это до меня еще отчетливее было бы просто нереально.

Мне пора идти, хватит, больше я ничего не хочу видеть, ни то, как Эбигейл прокричала что-то на ухо Кьеру, ни тем более ухмылку, которая вслед за этим появилась у него на лице.

Для следующей композиции он садится на барный табурет, барабанщик и пианист отходят, и только блондин в норвежском свитере со своей скрипкой встает рядом с Кьером. Судя по всему, остальные в пабе знают, какая песня сейчас будет звучать, за исключением меня одной. По залу распространяется практически умиротворенная атмосфера, и парень возле меня пытается положить руку мне на плечо. Когда я уворачиваюсь, он просто привлекает ближе к себе другого парня за моей спиной, который, кажется, ничуть не возражает.

Просто уходи, Лив.

Эбигейл стоит со своими подружками, которые, хихикая, снова приняли ее в свой круг, взгляды их прилипли к Кьеру. Ни у кого, кто только что видел этих двоих вместе на сцене, не возникнет вопрос, как закончится для них эта ночь.

Я разворачиваюсь и начинаю протискиваться мимо раскачивающейся толпы, не вслушиваясь в окрики позади меня, пока распихиваю по разным сторонам держащихся друг за друга людей. Когда я почти добираюсь до двери, до моих ушей долетают первые ноты.

Эта песня.

Песня Кьера.

Я замираю на месте и не шевелюсь.

Музыка мягко струится надо мной, голос Кьера обволакивает, и мне кажется, что я все поняла.

Теперь по пути обратно я никого не толкаю, а ныряю в каждый свободный промежуток так много раз, пока не оказываюсь перед самой сценой, где Кьер до сих пор сидит на табурете. Голова опущена, он выглядит полностью сосредоточенным на своей гитаре, а чувство потерянности, которое от него исходит, ложится прямо мне на сердце. Я никогда не говорила с Кьером об этой песне, но все же в этот миг я уверена: это песня для Джея, для Джея и Зои, и мне хочется побежать на сцену и обвить руками Кьера, в то время как люди вокруг меня просто глотают пиво из своих стаканов и болтают вполголоса. Они ждут, пока Кьер снова заиграет что-нибудь веселое, для них эта мелодия не имеет никакого особенного значения. Раньше Кьер пел эту песню каждый раз, когда я была в «Брейди», и может быть, ему просто это нужно. Может быть, это его личный ритуал.

Неожиданно он поднимает голову, и его взгляд падает на меня.

Глаза у него округляются, прежде чем я шарахнулась назад. На этот раз я уже не думаю прикрываться чьими-нибудь широкими спинами, а просто все дальше убегаю прочь.

В этот момент я чувствую себя открытой и ранимой. Лицо мокрое от слез, и я быстро мотаю головой, словно тем самым могу отмотать назад последние секунды – будто он так никогда меня и не заметил, а я вновь растворилась в толпе.

Мне нужно выйти отсюда.

Такого не должно было произойти. Уже второй раз пробираюсь между потными людьми по направлению к выходу в ярости на саму себя. Ну зачем мне понадобилось снова возвращаться?

Какой-то мужик размером со шкаф преграждает мне дорогу, и я чуть было в него не врезаюсь.

– Повнимательнее, детка.

Пробормотав неразборчивое извинение, протискиваюсь мимо него. За мной вновь раздается быстрая музыка, которую так ждали посетители, и только наконец рывком отдернув тяжелую занавеску, я вздыхаю с облегчением.

В коридоре целуется какая-то парочка. Они даже глаз не открывают, когда я распахиваю темную деревянную дверь и вырываюсь на улицу.

Боже. Ледяной воздух иглами вонзается прямо мне в лицо, но мои мысли уже заняты другим – я вспоминаю взгляд Кьера. Ну и что мне завтра ему сказать? Что я притащилась в «Паб Брейди», чтобы помучить себя, глядя, как он обжимается с Эбигейл? «Знаешь, Кьер, я непременно должна была себе доказать, что ты всего лишь поверхностный засранец, а если я сейчас и рыдаю, то это не имеет к тебе совершенно никакого отношения». Да, естественно, так он мне и поверил.

– Что ты здесь делаешь?

С трудом переводя дыхание, я оборачиваюсь. Кьер даже куртку не накинул, видимо, он сразу побежал за мной.

– Но… разве ты не должен сейчас стоять на сцене?

– Они и без меня справятся. Что ты здесь делаешь? – повторяет он свой вопрос.

– Любуюсь твоими заигрываниями с публикой, – огрызаюсь я, просто чтобы скрыть, что это глубоко тронуло меня там, в «Брейди», когда я услышала, как Кьер пел о Джее и Зои.