Похищение

Поскольку мы ни разу не сворачивали, разумно было бы предположить, что мы все еще едем по Камышинской. Так и оказалось. Правда, вскоре Степан притормозил и возок качнулся, мы повернули направо. Я снова выглянула и заметила по левую сторону темное здание Шурочкиного дома, значит, мы едем по Московской. Еще некоторое время мы ехали прямо, а затем Степан остановился. Я снова выглянула и увидела, что мы находимся аккурат напротив купеческой гостиницы Смирнова. Здание было деревянным и двухэтажным, во всех окнах горел свет. Я знала, что смирновская гостиница слывет довольно неплохой, особенно среди купечества. У освещенного газовыми фонарями входа, я увидела знакомый силуэт. Значит, вот где господин Пряхин остановился. Прекрасно.

Я велела Степану ехать обратно к клубу и привезти Позднякова, который к этому времени уже должен бы был там объявиться. Затем я взяла два заряженных пистолета и еще по одному отдала мужчинам. Мы с Аполлинарием Евгеньевичем вышли из возка и направились к освещенному зданию, из которого то и дело доносились звуки музыки и нетрезвые голоса, поющие народные песни. Масленица, что еще можно сказать.

В дверях нас встретил здоровенный детина, в красной косоворотке и плисовых черных штанах, в сапогах бутылками, с круглой совершенно рязанской физиономией и прямым пробором светло-русой шевелюры, густо смазанной маслом, по всей видимости, местный швейцар. Он широко улыбнулся, хитро сощурился и поклонился. Я, конечно, поняла смысл издевки, однако ж виду не подала, надеясь только на одно – чтобы не дай Бог, не встретить здесь кого-нибудь из знакомых, что, в общем-то было маловероятно. В противном случае, неминуемо грозил бы скандал. Еще бы, появиться в столь позднее время, с мужчиной (как бы непрезентабельно не выглядел Гвоздикин, но он все-таки принадлежал к мужскому полу) в гостином дворе, это означало скомпрометировать себя по самому высшему разряду. Однако я упрямо тряхнула головой, мол, будь что будет и решительно шагнула в освещенный вестибюль. Гвоздикин последовал за мной, не забыв все же, сунуть в огромную волосатую ручищу лукавого детины монету.

В просторном вестибюле, отделанном в русском стиле, никого из постояльцев не было. Я прошла к стойке, за которой сидел средних лет человек, с довольно смышленым лицом, в пенсне и такой же «форме», что у швейцара. Завидев нас, он буквально расплылся в улыбке, однако, показавшейся мне довольно двусмысленной. Ничего, голубчик, мстительно подумалось мне, сейчас от твоей улыбочки мало что останется.

– Скажите-ка, любезный, – начала я строго, – в каком номере остановился господин Пряхин?

– Извините, кто-с? – елейным тенорком переспросил портье.

– Мсье Пряхин, – повторила я, слыша, как за моей спиной недовольно пыхтит Гвоздикин.

– Извините-с, барыня, – все на той же ноте произнес человек, – вы ошиблись. У нас никаких Пряхиных не останавливалось.

– Нет? – удивилась я.

– Как это не останавливалось?! – воскликнул Гвоздикин, вырвавшись вперед и навалившись на стойку, чем заставил портье отпрянуть. Этот маневр у него получился неудачно, и человек плюхнулся со всего размаху на пол.

Кое-как поднявшись, он открыл было рот, чтобы заголосить, однако я уже успела оттолкнуть Гвоздикина и проворно достала рубль. Увидев деньги, портье передумал звать помощь, опасливо покосился на покрасневшего Аполлинария Евгеньевича и снова взгромоздился на свой стул.

– Так чем могу служить-с? – поговорил он. Его небольшие глазки постоянно проделывали путь от бумажки к перекошенному лицу Гвоздикина. Видимо, алчность боролась с трусостью.

– Скажи-ка мне, – уже мягче начала я, – в каком нумере остановился господин, который вошел сюда перед нами, – и выразительно хрустнула бумажкой.

– Сию минуту-с, – он кинул еще один тревожный взгляд на Гвоздикина и тут же зашелестел страницами регистрационной книги. Спустя совсем короткое время, он поднял сияющие глаза и произнес: – Вот-с, извольте. Господин Алтынников, нумер пятнадцать.

– Отлично, – кивнула я. – А где нумер пятнадцать?

Человек крикнул какого-то Степку и через минуту возле меня появился мальчишка лет тринадцати, все в той же красной рубахе и черных штанах и все с тем же ровным пробором на голове. Только Степка, в отличие от двух предыдущих служителей смирновской гостиницы, имел куафюру черного цвета.

– Давай-ка, Степан, – строго проговорил портье, – проводи господ в нумер пятнадцать.

– Это мигом, – улыбнулся щербатым ртом постреленок.

– Держи, – протянула я человеку рубль и тут же достала из кошелька еще один, Степке.

Мы прошли через вестибюль и стали подниматься по широкой лестнице, застеленной красным ковром. Затем прошли почти через весь длинный коридор, с газовыми светильниками на стенах, с таким же ковром, что и на лестнице, с вазами между дубовыми дверями, в которых росли какие-то растения, очень похожие на обычные лопухи.