Похищение

Мы переходили от буквы к букве с тем необычайным усердием, с которым Эрик двигался к любой намеченной цели. Я составляла контрольные и гоняла его по ним, пока он обедал у нас дома.

– В любом случае, – говорил отец, – вы оба запросто сдадите выпускные экзамены.

Три недели спустя после начала наших занятий суббота выдалась дождливой.

– Эй, – как обычно, предложил Фиц, – а давайте-ка я обыграю вас в «Скрэббл».

– С чего ты решил, что сможешь нас обыграть? – поинтересовался Эрик, поглядывая на меня.

– Потому что я выигрывал уже пятьсот семьдесят тысяч раз!

Фиц сразу все понял. Как только Эрик выложил буквы Я-Р-Л и небрежно бросил, что так называли скандинавскую знать, глаза у Фица загорелись. Вся доска обросла словами вроде «лабрум», «капонир» и «гат». Наконец, когда счет почти сравнялся, Эрик выложил слово «вальгус». Фиц рассмеялся:

– Вот уж не думаю.

Эрик, сияя, протянул ему словарь и дождался, пока Фиц найдет нужную страницу. «Согнутый или искривленный внутрь – напр., вальгусная деформация».

Фиц покачал головой.

– Ладно, твоя взяла. Только я все равно победил. – И он разложил на трехочковых клетках слово «конгениальность», тем самым выйдя в лидеры.

– Что это значит? – спросила я.

– Это мы, – сказал он. – Проверь в словаре.

И я проверила. Мне нравилось это слово, оно было мягким и податливым, как подушка. Я думала, что оно значит «верность», «дружба», «ум» – все, что могло описать нашу троицу.

«Конгениальность, – прочла я в словаре, – сходство по духу, образу мыслей».

На следующее утро, пока Софи еще спит, я принимаю душ в номере Фица. Он входит, когда я причесываюсь, и без лишних слов забирает у меня гребень. Сначала он распутывает узелки в моих волосах, а потом проводит долгими, плавными мазками от макушки до самых кончиков. Взгляды наши встречаются в зеркале, но мы не говорим ни слова: боимся, что никакие слова не выдержат груза случившегося.

– Хочешь, поедем вместе? – предлагает он.

Я качаю головой, все еще привязанная к его руке тонкой прядью.

– Присмотри лучше за Софи.

Я сказала ему, что мне нужно поговорить с Эриком, только не уточнила, что по пути остановлюсь еще в одном месте.

Уже в машине я вспоминаю, с каким чувством засыпала вчера в объятиях Фица. Как бы мне ни хотелось списать это на причуду памяти, я знаю наверняка: это случилось.

И винить в этом запившего Эрика бесполезно.

Мы совершили ошибку, потому что я помолвлена с Эриком.

Но что, если ошибкой была эта помолвка?

Я познакомилась с ними обоими одновременно. Мы дружим уже долгие годы. Но как быть, если я запомнила эволюцию наших отношений неверно? Что, если мои воспоминания исказились во время воссоздания?

Что, если вчера ночью мы не ошиблись, а наконец поступили абсолютно правильно?

– Клянусь, – с жаром твердит моя мать, – Виктор никогда бы не сделал ничего подобного!

Мы сидим у нее на веранде под опрыскивателем, призванным побороть нечеловеческий зной. Но вода, едва брызнув из насадки, тут же испаряется. Я гляжу на это и вспоминаю первые годы своей жизни, которые исчезли, не успела я и взглянуть на них.

– Знаешь, – устало говорю я, – я уже не понимаю, кому верить.

– Может быть, самой себе? – Она качает головой. – Тебе не приходило в голову, что ты не помнишь этого просто потому, что этого не было? Я знаю, что в твоих глазах я не самый надежный человек, но пойми, Делил… Твоего отца здесь не было. Ты ходила за Виктором как привязанная, помогала ему сажать растения. Ты ведь не стала бы вести себя так с человеком, который тебя обижает? – Она вздыхает. – Может, твоему отцу просто померещилось. Может, ты однажды сказала при нем что-то неоднозначное. Но может быть и такое, что он попросту ревновал тебя к другому мужчине и боялся, что ты нашла ему замену.

Я внезапно осознаю, что все люди – лжецы. Воспоминания, они как натюрморты, написанные десятью разными подмастерьями одного художника: кто-то благоволил голубой гамме, кому-то нравился красный; какие-то фрагменты резки, как у Пикассо, какие-то насыщенны, как у Рембрандта; что-то окажется на первом плане, что-то – на фоне. Воспоминания – в глазах смотрящего, а два взгляда на одну вещь никогда не совпадут.

В этот момент мне очень хочется быть рядом с Софи. Я хочу, чтобы мы разулись и побегали по красному песку, хочу повисеть с ней на турнике вниз головою. Хочу послушать анекдоты, которые она сама сочиняет, никогда не утруждая себя последней, ключевой репликой; хочу почувствовать, как она жмется ко мне, когда мы приближаемся к пешеходному переходу. Я хочу создавать новые воспоминания, а не искать старые.

– Мне надо домой, – обрываю я ее.

Мама встает проводить меня, но я говорю, что не стоит. Она замирает в нерешительности, но потом все же чмокает меня в щеку на прощание. Я не чувствую между нами никакой связи.

Я выхожу через боковую калитку и иду по гравийной дорожке к своему автомобилю. В этот момент к дому подъезжает грузовик. Из кабины выходит Виктор. Мы растерянно смотрим друг на друга.

– Делия, – говорит он, – я ничего не делал!

Я молчу.