Похищение

– На отца. – Она подтягивает колени и опирается на них подбородком. – Я пошла в тюрьму сказать, что дам показания и сделаю все, чтобы ему помочь. Я хотела услышать правду, но, когда он начал ее говорить, могла думать только о лжи. О лжи, которую он говорил раньше. И я ушла. – На глаза ее набегают слезы. – Я бросила его.

Я обнимаю ее за плечи.

– Уверен, он понимает, как тяжело тебе приходится.

– А если он подумал, что я не пришла в суд от злости? Вдруг он решил, что я его ненавижу?

А ты его ненавидишь?

Делия качает головой.

Знаешь, это как уравнение, которое не сходится… С одной стороны, у меня есть мама… где-то там… и это потрясающе… и я никогда не смогу наверстать упущенное нами время. С другой стороны, у меня было очень счастливое детство, пускай я и провела его без матери. Отец в буквальном смысле посвятил мне жизнь, а с этим нужно считаться. – Она тяжело вздыхает. – Ведь можно любить человека, но ненавидеть его поступки, правда?

Я смотрю на нее на какую-то секунду дольше, чем следовало бы.

– Наверное.

– И я по-прежнему не знаю, почему он так поступил.

– Тогда, возможно, стоит спросить у кого-то еще.

Она поворачивается ко мне лицом.

Я хотела задать этот вопрос тебе. Я постоянно оказываюсь в тупике. Я не смогла спросить у отца девичью фамилию матери, когда проведывала его в тюрьме, потому что ужасно расстроилась. Я звонила в архивы и пыталась объяснить им свою ситуацию, но они сказали, что без девичьей фамилии…

– …не смогут дать тебе вот это?

Я достаю из заднего кармана клочок бумаги.

Ди читает незнакомый адрес и номер телефона. Я слежу за каждым ее движением.

Когда поступаешь на журналистику, на первой же лекции студентов учат обольщать сотрудников архивов, – поясняю я.

– Элиза. Васкез?

– Она вышла замуж второй раз. – Я протягиваю ей свой мобильный. – Давай.

Несколько мгновений надежда держит ее в ледяных объятиях, но таки ослабляет хватку, и Делия берет трубку. Однако успевает только набрать код Скоттсдейла – и нажимает кнопку сброса.

– В чем дело?

– Послушай.

Она берет мою руку и прижимает к северной окраине своего сердца.

И сердце это, конечно, мчится во весь опор. Сердце это трепещет, как крылышки колибри, как мысль нерешительного человека, как сердце в моей груди.

– Ты нервничаешь, – говорю я, – что в сложившихся обстоятельствах вполне понятно.

– Я не просто нервничаю. Помнишь, как в детстве мы волновались за неделю до дня рождения? Как только об этом и думали, а потом праздник оказывался в десять раз скучнее, чем ожидалось. – Делия покусывает нижнюю губу. – Вдруг сейчас произойдет то же самое?

– Ди, ты ждала этого целую жизнь. Если в этом кошмаре и есть что-то хорошее, то вот оно.

– Но почему она этого не ждала? Почему не искала меня?

– Откуда тебе знать? Может, она искала тебя все двадцать восемь лет. Она имя твое узнала всего два дня назад!

– Эрик сказал, что она могла и не подавать иск, – замечает Делия. – Иск мог подать сам штат. Может, у нее новая жизнь, новые дети… Может, ей наплевать, нашли ли меня.

– А может, когда ты ее увидишь, то поймешь, что Элиза Васкез – это псевдоним, а на самом деле ее зовут Марта Стюарт.[17]

Она натянуто улыбается.

– Оба родителя – преступники? Сам подумай, насколько это невероятно. – Наклонившись, она зарывается пальцами в шерсть на загривке Греты. – Фиц, я хочу, чтобы все прошло идеально. Я хочу, чтобы она оказалась идеалом. Но вдруг она не идеальна? Вдруг я не идеальна?

Я ласкаю взглядом чистый янтарь ее глаз и плавный изгиб плеч.

– Ты идеальна, – шепчу я.

Она обнимает меня, и я нанизываю этот момент на длинную нить ее прикосновений.

– Что бы я без тебя делала…

Я мысленно отвечаю на ее риторический вопрос. Без меня ее семейная драма не украсила бы страницы «Газеты Нью-Гэмпшира». Без меня ей не пришлось бы сомневаться, не привело ли меня сюда что-то помимо дружеского долга. Без меня ей не довелось бы испытывать боль вновь.

Когда Делил отстраняется, лицо ее сияет.

– Как ты думаешь, что мне надеть? – спрашивает она. – Может, стоит сначала позвонить? Нет, лучше просто приеду. Тогда я смогу увидеть ее реакцию… Приглядишь за Софи?

Прежде чем я успеваю ответить, дверь трейлера уже захлопывается у нее за спиной. Грета смотрит на меня, постукивая хвостом о землю. Меня, как и охотничью собаку, уже забыли.

Я достаю из кармана свои судебные заметки и измельчаю их в конфетти. Редактору я скажу, что рейс задержали, что я заблудился по дороге в суд, что меня сразил грипп… Да что-нибудь совру. Ветер подхватывает обрывки, и я уже представляю, как их разносит по пустыне.

Но вместо этого они перелетают через ворота парка и оседают на тротуаре. Мой нелепый снегопад раскаяния накрывает какого-то мужчину. Я извиняюсь перед ним и только сейчас понимаю, что это бродяга с магистрали. Он по-прежнему демонстрирует мчащимся мимо автомобилям свою картонную табличку «Нужна помощь».

На этот раз я подхожу к нему и, пожелав удачи, вручаю двадцатидолларовую купюру.

III

Ничто не заметно и не памятно так, как наши ошибки.

Цицерон

Делия