И вот я задергиваю шторы. Включаю телевизор, чтобы заглушить стоны парочки в соседнем номере. Ставлю кондиционер на предельную мощность. «Эндрю Хопкинс, – печатаю я, – не из тех людей, которых вы ожидаете встретить в тюремных стенах».
Покачав головой, я стираю абзац.
«Как любой отец, Эндрю Хопкинс предпочитает говорить только о своей дочери».
Это предложение следует в небытие за предыдущим.
«В глазах Эндрю Хопкинса колышутся призраки прошлого». У всех у нас в глазах хватает этого добра.
Я задумчиво брожу вокруг острова своей гостиничной кровати. Кто, интересно, отказался бы изменить хоть что-то в своей жизни? Получить на двести баллов больше на выпускном экзамене. Получить Пулицеровскую премию, премию Хайсмана, Нобеля. Лицо покрасивее, тело постройнее. Еще парочку лет с детьми, которые выросли, пока вы занимались своими делами. Пять дополнительных минут с умершей возлюбленной.
Из всех моментов своей жизни я хотел бы изменить лишь тот, которого даже не пережил. Я сказал бы Делии, как сильно ее люблю, и она посмотрела бы на меня так, как всегда смотрела на Эрика.
«Газета Нью-Гэмпшира» платит мне вовсе не за то, что я хочу – и
VI
Риск был, но мы от риска не ушли,
Хотя и знали: может выйти хуже.
Мы гнездышко укрыли, как смогли,
Решив: потом проверим! Почему же
Я не припомню этого «потом»? -
А ты? – Увлекшись новыми делами,
Мы, верно, так и не пришли узнать,
Что стало после с этими птенцами
И научились ли они летать.
Эрик
Помощница Криса Хэмилтона в течение трех дней пытается разыскать людей, живших по соседству с Элизой и Эндрю двадцать восемь лет назад. Вскоре после обеденного перерыва она заходит в мой кабинет.
– Какие новости хотите услышать: плохие или хорошие? Я выглядываю из-за кипы бумаг.
– А у вас и хорошие есть?
– Если честно, нет. Но я подумала, что вам будет приятно.
– Давайте плохие.
– Элис Янг, – говорит она. – Я нашла ее.
Элис Янг – это девочка, семья которой жила по соседству. Она когда-то даже нянчила Делию.
– И?
– Она переехала в Вену.
– Хорошо, – говорю я. – Отправьте ей повестку.
– Я бы на вашем месте не спешила. Она живет с сестрами Ордена Кровавого Креста.
– Она
– Она монахиня, десять лет назад давшая обет молчания, – уточняет ассистентка.
– Господи…
– Вот именно. Тем не менее я нашла вторую соседку, Элизабет Пешман. Она сейчас проживает в каком-то Сансет Эйкрз. Насколько я поняла, это что-то вроде центра для престарелых.
– Вы туда звонили?
– Трубку не сняли.
Адрес – Сан Сити, Аризона. Наверняка недалеко.
– Я сам ее разыщу.
Через два часа я уже в городе, но центров для престарелых там столько, что я вообще не представляю, как найти нужный. Однако продавщица, у которой я покупаю бензин и шоколадку, сразу узнает название.
– Проезжаете два светофора, а там налево. Сразу увидите вывеску.
На первый взгляд «Сансет Эйкрз» – не худшее место для того, чтобы скоротать последние деньки. Свернув с трассы я попадаю на обсаженную цереусами и усыпанную садами камней аллею. Мне приходится остановиться у будки охраны: пожилые люди, похоже, кого попало к себе не пускают. Внутри ссутулясь сидит мужчина, по возрасту и внешнему виду годящийся в обитатели центра.
– Здравствуйте, – говорю я. – Я ищу Элизабет Пешман. Я пытался дозвониться…
– Связи нет. – Охранник указывает на небольшую парковку. – На машинах туда нельзя. Я вас провожу.
Шагая за ним, я пытаюсь понять, какое учреждение запретит въезд автомобилей к главному зданию. Довольно неудобно, учитывая, что у половины жильцов артрит, а половина – и вовсе инвалиды. Мы поднимаемся на холм, и охранник тычет куда-то пальцем.
– Третий налево.
Впереди простираются бесчисленные акры крестов, звезд и обелисков розового кварца. «Наша дорогая мамочка, – написано на одном надгробии. – Мы никогда тебя не забудем. Твой любящий муж».
Элизабет Пешман мертва. У меня нет ни одного свидетеля, готового подтвердить, что тридцать лет назад Элиза Мэтьюс была алкоголичкой, как уверяет Эндрю.
– Вы, похоже, не из болтливых, – говорю я.
На могиле Элизабет, несмотря на адскую жару, стоят пусть подвядшие, но еще живые цветы.
– К ней часто приходят, – говорит охранник. – Некоторых не проведывает вообще никто, а к ней постоянно ходят бывшие ученики.
– Так она была учительницей?
Разум сразу цепляется за это спасительное слово. Учительница…
– Вы нашли то, что нужно? – спрашивает охранник.
– Похоже на то, – отвечаю я и бегом бросаюсь к машине.
Когда я приезжаю, Эбигейл Нгуйен помешивает макароны. Худощавая, с двумя тугими пучками волос, торчащими, как медвежьи уши, она приветливо улыбается мне.
– Вы, должно быть, мистер Тэлкотт, – говорит она. – Входите, пожалуйста.