Похищение

– Я так испугалась!

Она опускается на землю.

– Я раньше часто сюда приходила, – говорит она. – Когда мне нужно было хорошенько что-нибудь обдумать.

Я подтягиваю колени к подбородку.

– А о чем ты думаешь сейчас?

– О том, каково это – возвращаться домой, – говорит Рутэнн, глядя на далекие вершины Сан-Франциско. – Я рада, что ты поехала со мной.

Я улыбаюсь.

– Спасибо.

Она прикрывает глаза от ослепительно-красного сияющего заката.

– А о чем думаешь ты? – спрашивает она.

– О том же, – отвечаю я и рву коричневую бумагу в клочья.

Мы вместе смотрим, как ветер уносит их прочь.

На следующее утро, еще до рассвета, деревенская площадь уже забита людьми. Одни сидят на металлических складных стульях, кто-то примостился на крыше дома. Рутэнн с Вильмой выбирают себе место под навесом на самом краю площадки. Солнце еще не взошло, но танец будет длиться целый день, а к тому времени палить уже начнет немилосердно.

Софи почти не разговаривает, только, примостившись у меня под боком, трет глаза. Она смотрит на привязанного к крыше золотого орла, который каждую пару минут хлопает крыльями и порой даже кричит.

Когда солнце кулаком вздымается над горизонтом, из kivas, где их подготавливали, появляются кацины, все сразу. На площади вырастает гора подарков. Поскольку вчера ночью не было дождя, пить сегодня нельзя, как бы ни припекало.

Их без малого пятьдесят – это кацины Hoote, как мне сообщают, – и все одеты совершенно одинаково: белые юбки с красными кушаками, узорные набедренные повязки. На руках – браслеты, грудь обнажена; на левых лодыжках – бубенцы, на правых – погремушки. Еще по погремушке в правой руке, в левой – можжевельник, womapi. Между лопаток у каждой красуется ракушечное ожерелье, к задам прилеплены лисьи хвосты. Тела их покрыты красной охрой и присыпкой из кукурузной муки, но самое яркое в их костюмах – маски, веера перьев, вонзенные в громадные деревянные головы черных псов с оскаленными зубами и вытаращенными глазами.

Когда начинаются песни, Софи утыкается мне в шею. Глубокая, нутряная песня нарастает, близится крещендо. Кацины парами вращаются в такт музыке, понукаемые стариком-кукловодом, который попутно рассыпает во все стороны кукурузную муку.

Рутэнн поглаживает Софи по спине.

– Не бойся, Сива, – говорит она. – Они не причинят тебе вреда. Напротив, они тебя защищают.

Примерно час спустя они перестают танцевать и, позвякивая, направляются к груде подарков. Буханки свежего хлеба летят к людям на крышах, катятся арбузы, брызжут фонтаны винограда, воздушной кукурузы и персиков. Недавно овдовевшей Вильме достается самая большая корзина фруктов.

Наконец они раздают подарки детям. Мальчики получают луки и стрелы, вложенные в полые рогозы и обернутые листьями кукурузы; для девочек приготовлены куклы с можжевеловыми веточками. К нам подбегает вспотевший танцор и протягивает двух кукол-кацин с иссушенными на солнце лицами: одну дочке Вильмы, другую Софи. Когда он опускается перед Софи на колено, она отскакивает, испугавшись ярких мазков на маске и острого запаха пота. Он качает резной головой, и в следующий миг ее пальчики уже сжимают куклу.

Мне кажется знакомой его грация, плавные линии тела. Зачарованно следя за ним, я прикидываю, не может ли под этой маской скрываться Дерек – племянник Рутэнн, плясун с обручами, которого мы повстречали в Фениксе.

– Это не…

– Нет, – отвечает Рутэнн. – Сегодня – нет.

После кацины выстраиваются в две колонны и уходят е площадки длинной волнистой линией. Облако как будто следует за ними.

Рутэнн прикасается к Софи, крепко вцепившейся в новую куклу, прижимается щекой к ее макушке и смотрит им вслед.

– Прощай, – говорит она.

Проснувшись на следующее утро, я вижу Софи, безмятежно спящую под боком у Греты. Рутэнн нет. Я на цыпочках выхожу на улицу и вижу мужчину, который подбирается к привязанному на крыше орлу – смотрителю обряда. Птица отчаянно бьет крыльями, но веревка не дает ей взлететь. Мужчина что-то тихо бормочет, осторожно подступая к орлу, пока не оказывается достаточно близко, чтобы набросить на него одеяло.

Из соседнего дома выходит женщина, и я обращаюсь к ней:

– Он что, хочет украсть птицу? Мы должны ему помешать!

Она качает головой.

– Этот орел, Талатави, наблюдал за нами с мая – следил, чтобы мы все сделали правильно. Теперь ему пора уходить.

Женщина рассказывает, что Талатави поймал ее сын, которого отец опустил на веревке в гнездо на утесе. Имя орла в переводе означает Песнь Восходящего Солнца, и после того как ему дали имя, он стал членом их семьи.

Я жду, пока ее муж отвяжет птицу: хочется посмотреть, как орел улетит. Но мужчина только все крепче сжимает одеяло…

– Он его убивает?!

Женщина вытирает слезы. Орла, рассказывает она, посыплют кукурузной мукой и выщиплют у него почти все перья, которые пойдут на амулеты и обрядовые атрибуты. Труп Талатави похоронят вместе с дарами кацин, после чего он отправится к духам и доложит, что хопи заслужили дождя.

– Это все на благо, – говорит она дрожащим голосом. – Но от этого не легче его отпускать.

Из дома выскакивает Вильма.

– Вы ее видели?

– Кого?