Похищение

Болт тяжело встал и направился к выходу. "Сыграть бы ему - Болта,подумал Андрис снова.- Лучшего не найти".

Он уже взялся за ручки носилок, на которых лежала Марья, когда негромкий голос заставил его остановиться:

- А с соотечественником не останетесь на минуту, Цесариум?

Год стоял в центре зала и смотрел вслед Болту. Тот обернулся.

- Кто это?

Год откинул капюшон. Болт медленно пошел к нему, всматриваясь.

- Авсей? - Он остановился.- Но ты...

- Жив, да-да.

- Я рад. Почему ты исчез? Почему тебя не было рядом? Не думал, что ты предашь меня.

- Я предал тебя. Но не в тот момент, когда все твои приближенные, кроме Варгеса и Наргеса, бежали, как трусливые ейлята, а эти двое цеплялись за тебя, потому что не могли ждать пощады.

- Ложь,- сказал Наргес тихо, но внятно.

Год обернулся к креслу, у которого, все еще на коленях, стоял Наргес.

- Да, я несправедлив,- сказал Авсей, подумав.- Вы оба любили, любите это чудовище. Тогда, в ночь, когда горел дворец и тебя искали, я мог тебя выдать, но не стал. Я видел твой птерик, даже снял отлет - вы бежали с крыши правого флигеля. Ничего не стоило поднять тревогу. Вы бы не ушли - птерик был парадный, полный роскоши, но тихоходный. Его потом нашли на болоте. Я понял, ты специально устроил это представление с обугленным трупом. Кого, интересно, ты убил для этой цели? Экспертиза была небрежной. Совет поверил уловке. Он даже не обнародовал находку обломков и трупа. Но я-то знал - ты жив. Ты сказал, что рад меня видеть. Я тоже. Очень рад.

- За что ты ненавидишь меня? - спросил Болт.- Только не говори, что ты - тираноборец. На Лехе таких нет. Здесь каждый борется не против, а за. За себя. Разве я не приблизил тебя? Разве не завидовали тебе не столь удачливые коллеги?

- Ты прав, Цесариум. Как хорошо ты нас знаешь! У меня действительно была причина ненавидеть тебя. Личная причина. Я открою ее. Чуть позже. Я разрывался между любовью к тебе - кто не любил нашего Цесариума? - страхом кто его не боялся? - и жалостью к сестре - кто не испытывает жалости к родной сестре, особенно если она воспитала тебя, заменила мать?

- У тебя есть сестра?

- Была.

- Я ничего не знал о ней.- Болт обернулся к Наргесу. - Почему я ничего не знал о сестре Авсея? - И, не дожидаясь ответа, Году: - Разве ты не мог обратиться ко мне, если с ней случилась беда? Что с ней произошло?

- Она избрала себе несчастливого мужа и имела смелость любить его не только в дни славы, но и в дни падения.

- Она погибла?

- Да.

- Почему же ты отпустил меня тогда?

- Тебя могли убить при погоне.

- Ты не хотел этого?

- Смерти? Твоей смерти? Ни в коем случае.

- Милосердие?

- Напротив. Что тебе смерть? Минутный страх. Нет, Болт. Ты должен жить. Долго. Чем дольше, тем лучше. И вспоминать всех. Казненных и униженных. Раздавленных, превращенных в ничтожества. Обесчещенных. Сведенных с ума. Я позабочусь, чтобы ты - случайно, по умыслу ли - не погиб. Я буду охранять тебя от наивных мстителей, которые, узнав о том, что ты жив, что ты так близко, задумают свести счеты. Как я хочу, чтобы ты жил вечно, Болт. У меня была мечта: увековечить дела твои, имя твое, облик твой, увековечить их гением Рервика!

Тяжелая улыбка расколола губы, смяла щеки Болта. Рервик понял смысл этой гримасы: Цесариум хотел того же. И он жаждал увековечить себя руками Андриса. И был близок к воплощению мечты.

- После этого фильма я мог бы позволить тебе умереть, Цесариум. Но теперь вижу - фильму не бывать. Нет актера, способного сыграть главную роль. И почти нет зрителей, которых такой фильм - не заинтересует, таких еще можно найти - обожжет, ударит, повергнет в ужас. У этого фильма нет адреса. Уцелевшие жертвы хотят одного - забыть. Люди Земли и Содружества так озабочены собственной чистотой и величием, что не пропустят в души свои свидетельства собственного позора. Главным ценителем картины был бы ее герой. А как бы он сыграл! О! Натурные съемки! Что, Болт, если дать тебе планету - тот же Лех, вернуть власть и - снимать, снимать, снимать... Уговорите его, Рервик, он согласится. Он сыграл свою прошлую жизнь, теперь на бис. Уговорите! А пока нужно сохранить героя-актера. Он будет мысленно репетировать. Вспоминать. Я буду показывать тебе самые интересные сюжеты, Цесариум. А когда ты утомишься созерцанием старых хроник, я стану приводить к тебе живых людей. Так и будут они чередоваться: живые и покойники, известные и те, чьи имена ничего не скажут великому Болту: Мутинга и Эва Одульф, Кунмангур и Илга Довид, Катукара и Купка. И не забудьте, Рервик: снимая сцену самоубийства Купки, тщательно выбирайте ракурс. Попросите актрису сделать широкое, эффектное движение ножом. Когда я снимал происходящее в доме Купки, я слишком доверился автоматам. В результате такой важный и красивый эпизод - перерезывание горла женой изменника - оказался снятым ниже всякой критики, за что я получил строжайший выговор. И поделом! Буду знать, как уклоняться от честного исполнения долга. Ну что с того, что Купка - моя сестра?

Болт дернулся, хотел что-то ответить, но махнул рукой и скрылся за ширмой.

Пока.

Твой Владимир

ПИСЬМО ДЕВЯТОЕ