– То, что вы говорите, очень важно. По нашим сведениям дочь Цесариума покинула Лех.
– А по моим сведениям она здесь.
– Доказательства?
– Вчера я ее видел собственными глазами, а не позднее сегодняшнего утра она оставила в номере Марьи Лааксо вот это.
Инспектор внимательно осмотрел пудреницу.
– И что же, Салима Болт не скрываясь ходит по городу? Ведь ее каждый лехиянин знает в лицо.
– Я узнал ее только по этому изображению.
– Да, фото необычное. Мы привыкли к другим.
– Каким же?
– Были, знаете ли, каноны. Костюм, парик, взгляд, поворот головы. Некая обобщенность. Идеал.
– Может быть, поэтому ее и не узнавали? Тем более, я не исключаю грима.
– Вы не могли ошибиться? Уловить сходство с фотографией, э-э… десятилетней, если не больше, давности…
– Я – кинорежиссер.
– И все-таки. Может быть, простое сходство. Вы не оставите у меня эту вещицу?
– Нет.- Андрис убрал пудреницу в карман.- Возможно, вы правы. Просто сходство. Так я буду ждать известий?
– Да, да.
Инспектор грузно поклонился, и Андрис вышел.
И тут же столкнулся с Годом.
– Авсей, где Велько?
– Завтракает в "Сигнале".
– Есть важное дело. Вы не присоединитесь к нам?
– Буду через четверть часа. Что случилось?
– Пропала Марья. И еще…
– Еще?
– Поторопитесь. Вам это интересно.
Андрис ускорил шаг. Трезубец над тавернoй вынырнул из-за куста мохнянки. Перед Рервиком возник худой морщинистый человек, похожий на стручок. Где-то Андрис уже видел его. Улыбаясь узким лицом, он протягивал крупную ладонь.
– Андрис Рервик, если не ошибаюсь?
– Рервик,- механически подтвердил Андрис, подавая руку.
– Очень рад. Мы почти познакомились вчера. Собственно, я вышел вам навстречу по просьбе Екатерины.
– Екатерины?
– Ведь вы ее ищете?
– Я ищу Марью Лааксо.
– Екатерина вам поможет.
Стручок не отнимал руки. Она была влажной.
– Я провожу вас.
– Конечно. Я только зайду на секунду в "Сигнал Им".
– Предупредить Вуйчича? – Ладонь сжалась, Рервик почувствовал укол.
Стручок молча улыбался, приближая лицо. Рервик покачнулся.
Как хорошо, однако, что этот милый горбун взял его под руку.
Вы говорите, до этих зарослей? Точь-в-точь страусовые перья.
Я пою? Вы правы, это неуместно. Сколь удивительно их сходство с подсвеченным земным солнцем облаком. Они так и называются – перистые. Ах, господин стручок, не сердитесь, но вы напоминаете мне персонаж старинной итальянской сказки. Там, знаете, кроме горохового стручка действуют и другие симпатичные создания, все по плодоовощному ведомству. Мы пришли? Нет? Полетим на птерике? Вчера мы летели, летели, а внизу болота, болота, боло…
Рервик пришел в себя в стандартной каюте спейс-корвета. Он лежал в гамаке. Некоторое время, скосив глаза, рассматривал обстановку. Откидная доска-стол. Привинченная к полу табуретка.
Санблок в углу. Обычная офицерская каюта корабля среднего класса. Андрису случалось проводить в таких недели, когда, в поисках драматических сюжетов, летал он между окраинными колониями, где списанные боевые единицы эс-флота, еще способные покрывать небольшие расстояния, использовались как грузовые и пассажирские корабли.
Стоило Рервику выкарабкаться из гамака, как на пороге возник человек в униформе, знакомой Андрису по фильмам XX века, а большей частью по костюмерным разных студий. Темный глухой пиджак с блестящими пуговицами и плетеными золотыми шнурами на плечах. Человек опустил на стол поднос, прикрытый салфеткой, и вышел, не сказав ни слова. Рервик присел на табуретку, откинул скользкую пленку. Металлический судок под крышкой.
Крышку – долой. Ковырнул ложкой клеклый сизый комок артикаши в зеленоватых подтеках комбижира. Отодвинул судок. Два глотка из кружки с теплой бледно-желтой водичкой. Во рту сделалось сладко и противно.
М-да, подумал Андрис, что сказал бы об этой трапезе мой добрый друг Евгений Дамианидис – мудрец и тонкий ценитель гастрономических утех. Как славно они с Велько сиживали за дощатым столом в сакле Дамианидиса в Цихисджвари! "Учитесь, друзья мои,- вещал Евгений,- учитесь извлекать радость из простых, незамысловатых действий. Вот я беру лаваш, теплый,- он поднимал указательный палец,- и заворачиваю в него хороший кусок имеретинского сыра и маленький пучок тархуна. Я держу все это в правой руке, а в левую беру стакан вина из кувшина дяди Самсония. Но прежде чем поднести к губам сосуд с этим нежным, как бархат, напитком, необходимо сделать три важных дела: поднять стакан и взглянуть сквозь него на солнце, посмотреть вокруг и увидеть глаза друзей и, наконец, убедиться, что у тебя под рукой есть сочный спелый помидор, который вслед за вином и сыром отправится в желудок, чтобы сделать тебя совершенно счастливым".
Рервик очнулся от сладких воспоминаний.
– Эй! – крикнул он зычно.
Тотчас появился стюард, молча взял поднос, молча повернулся – уходить.
– Эй!
Стюард остановился.
– Мне нужен стручок.
Стюард смотрел на Рервика пустыми глазами.
– Передайте ему: отвращение к гороху не помешает мне съесть его вместо этой дряни. Идите.
Дверь щелкнула, и Рервик остался один.
Но не надолго. Улыбаясь, вошел стручок.