Похищение Адвенты

Майло огорчал меня. От природы имея прекрасные качества, могущие только радовать родителя, он вследствие недостатка воспитания был капризен и склонен к истерикам, что, естественно, пугало и ужасало меня. Да, я сам был виноват. Я зацеловывал его и заваливал подарками, но никогда не спрашивал, о чем он думает, что ему нравится и что не нравится, любит ли он, как я, смотреть в ночное небо… Стоило мне не купить ему в Катме, куда я стал частенько наведываться по делам хонайи, ту игрушку, которую он просил, и он с визгом бросался на пол, начинал кататься и кувыркаться, бить кулачками себя по голове… О, Митра, я не знал, что мне делать. А к тому времени ему исполнилось уже шесть лет, и что я мог ожидать в будущем от этого ребенка… Бр-р-р… Теперь-то мне это известно… — Последние слова хон Булла произнес шепотом, воровато при этом оглянувшись по сторонам.

— Ну, а дальше? — зевая, спросил Конан, коего совершенно не трогало плохое воспитание Майло.

— Дальше? Дальше наш дом посетила великая радость — однажды утром Даола объявила мне, что ждет ребенка… Клянусь тебе, я в жизни не испытывал подобных чувств! Душа моя ликовала, и каждое с тех пор мгновение было для меня праздником!.. Вот теперь я хотел жить. Я так хотел жить, Конан, что стал все время бояться умереть. Нет, я не был мрачен и хмур — напротив! Я веселился как умел! Но при этом часто вздрагивал от странного и внезапного ощущения пустоты внутри… Сие, наверное, и называется страхом… А что, если сердце мое разорвется вдруг и я уйду на Серые Равнины прежде, чем увижу своего ребенка? Это может случиться в поле, во дворе, в доме; это может случиться, когда я буду есть или спать; это может случиться, когда я буду играть в кости…

Такими мыслями я поделился как-то с друзьями. Они поняли мой страх, но помочь ничем не могли, кроме разве что слов участия… Но один из них — старый, давно отошедший от дел купец Менельс сказал: «Я знаю средство против страха!» С надеждою я спросил его, о каком средстве он ведет речь, и он ответил мне так: «На северо-востоке нашей Коринфии, в Карпашских горах, живет древняя колдунья. Добраться к ней нелегко, ибо дикие звери и беглые разбойники лучшие стражи ее жилища. Но она — только она — может избавить тебя от любого чувства, если оно по какой-либо причине мучает тебя или неприятно тебе…» Тогда я подумал: «Что за беда — чувство? Оно ничем не угрожает моей жизни, так зачем же я потрясусь к старой ведьме, которая к тому же живет в Карпашских горах?» Так я решил и пошел спать. А на другое утро, поцеловав мою женушку и Майло, собрал свой видавший виды заплечный мешок… Да, Конан, и отправился в путь. Я должен был вырвать страх из моей души. Я знал, что если он не оставит меня, то я и в самом Деле могу умереть, потому что слабый человек есть лакомый кусочек для тварей с Серых Равнин…

Для бывшего бродяги переход из одного конца страны в другой — сущий пустяк. Так что добрался я туда довольно легко, чего нельзя сказать о моем восхождении на сами горы. Не буду утомлять тебя описанием встреч с гепардами и львами, с гиенами и змеями, а также с парой отвратительных рож — бандитов, бежавших сюда из Шема. Не раз я думал, что путешествию моему пришел конец, не раз сердце мое падало в желудок словно камень со скалы, но — я все-таки дошел.

Колдунья оказалась маленькой седой старушонкой с тонкими кривыми ногами и редкими желтыми зубами. Она злобно посмотрела на меня, лишь только я переступил порог ее развалюхи, но не прогнала. «Что нужно тебе, человек?» — проворчала она неожиданно низким и густым голосом. Я улыбнулся и сказал что. Тогда она молча протянула руку ладонью вверх — крошечной сморщенной ладонью вверх — и я положил туда пять золотых. Знаком она велела мне сесть, а потом, мерзко усмехаясь, сообщила: «В тебе нет больше страха. Ты прошел через Карпашские горы, где мог погибнуть четырнадцать раз (я потом подсчитал — именно четырнадцать), и страх ушел из твоего сердца. Теперь ступай домой».