Похищение Адвенты

Адвента, добрая и милая девочка, любила брата так искренно, так нежно, что и он в ее присутствии явно старался унять свой буйный нрав, рыча и шипя гораздо тише обыкновенного. При ней он даже не кусался! А когда очередная нянька сбежала от нас из-за его дурного поведения, он стал проводить с Адвентой все свободное от учебы время, отходя от нее лишь тогда, когда отправлялся спать. Скоро я понял, что лучшей няньки для дочери нам не найти: Майло был удивительно внимателен, добродушен, заботлив и несуетлив. А уж как радовалась Адвента, оставаясь с ним! В доме ли, во дворе ли — он всегда находил для нее интересное занятие, делился с ней своими гостинцами, мастерил для нее куколок из глины, и порою я с трудом отдирал их друг от друга перед сном… Да, Конан, он преображался рядом с ней…

И вот однажды возле нашего дома остановился нищий. Даола выбежала ему навстречу с радостью, потому что всем известно, что дающему потом обязательно воздастся, а кому нам было давать, если нищие, боясь обиды, не приближались к хонайе… Этот пришел издалека, и еще не имел счастья познакомиться с нашим дорогим мальчиком. Женушка моя провела его в дом, усадила за стол и накормила, напихала его торбу едой и платьем, а затем только завела беседу. Она любила толковать с убогими и странниками (хотя я мог поведать ей о мире поболе их, но меня она ни о чем не спрашивала; полагаю, по той причине, что, припомнив вольную жизнь, я опять убегу из дома…). Сама она нигде кроме нашей хонайи не бывала, не считая однократного посещения с отцом небольшого коринфийского города Катмы, где он осуществлял перепродажу в Туран трети своего скота, а она весь день просидела на постоялом дворе, ожидая его. Так что можешь себе представить, с каким интересом внимала моя женушка этому бродяге. А он рассказывать умел!

Теперь я опишу тебе его, ибо в моей истории он есть лицо наиважнейшее и наиотвратительнейшее… Ох, еле выговорил слово сие… Но поверь, оно лишь частично выражает его истинную сущность… Фигурой он был довольно изящен, а ростом невелик, только чуть выше меня. Черные, короткие, очень густые волосы его вились барашком и плотно прилегали к голове, образуя как бы шапку; черты лица были не мелки и не крупны, а так, ни то ни се — вернее, и то и се вместе. Голос…

— Погоди, — остановил рассказчика Конан. — Как может быть и то и се вместе? Вот уж не видал такого.

— Очень просто, — успокоил его хон Булла. — Глаза и рот у него были очень маленькие, ну, как у новорожденного. Зато нос преогромный, цвета не белого, как само лицо, а багрового, и к тому же покрытый сплошь прыщами, а черные брови такие кустистые, широкие… В общем, совсем некрасивый человек. Да, и еще прямо под ноздрею большая, с горошину коричневая бородавка. Ну вот. А голос его… Жаль, про голос ничего дурного сказать не могу. Низкий, глубокий, ровный… Так бы и слушал без конца. Даола и слушала — три дня подряд. Иной раз и я рядом с ней пристраивался, но меня все его истории не то чтобы раздражали, а просто-таки бесили, ибо ничего доброго не содержали даже близко. По его словам все люди выходили либо злодеями, либо дурнями, либо скаредами, и каждый так и норовил чем-нибудь обидеть беднягу. Я сам ходил по свету лет так сорок и знаю совершенно точно, что добрых людей немало, нет, немало. Ах, какие чистые, какие светлые души порой встречались мне… А из рассказов нашего гостя выходило, что весь мир населен ублюдками, порожденными Нергалом, как будто и не существует благого Митры, Хранителя Равновесия… В конце концов, и Даола, видимо, заскучала: занялась хозяйством, а бродягу предоставила мне. Я же не чаял, когда он уйдет. Пожалуй, со мной сие случилось впервые. Обычно гость для меня — праздник, и его нрав, его ум не особенно волнуют меня. Я знаю, что почти с любым человеком можно поладить, если быть к нему открытым и доброжелательным и если обстоятельства не побуждают его проявлять некрасивые стороны своей души…

Тем не менее я всеми силами старался ничем не показать такого отношения к гостю. Забыл сказать, что звали его Тарафинелло Фло по прозвищу Гарпинас… Что ты смеешься, Конан?

Но варвар не просто смеялся — он грохотал, схватившись за живот и согнувшись так, что длинный хвост волос подметал пыль на земле.

— Гарпинас… по-аквилонски значит… xa-xa! — гнойный!.. — наконец выдавил он сквозь хохот.

— А, — кисло улыбнулся хон Булла, в отличие от киммерийца не испытывавший особенной приязни к скабрезным прозвищам. — Я не знал. Я вообще из всех языков знаю по пять-семь слов… Зато Майло…

— Ладно, — перебил его Конан, успокаиваясь. — Про Майло я уже наслушался. Говори дальше, что там этот Гарпинас натворил.