— Сегодня пятое марта, мадам. Восемь с половиной часов утра.
— Пожалуйста, раскройте занавеси, пусть солнце сюда заглянет. Отныне этот день будет для меня самым любимым в году.
Роды продолжались с вечера. Мисс Гослинг, ее служанка, принесла в семь вечера легкий ужин, и не успела Мэри поднести ко рту ложку, как отошли воды и начались схватки. Они продолжались долгих двенадцать часов, вызвав те же страхи и агонию, что сопровождали и предыдущие роды. В этот раз, может, и более ужасные, потому что она была одинока, без мужа и без близких в чужой стране. Но счастье увидеть умные голубые глаза Уильяма стоило этих страданий.
— Я рада, что сумела тебя родить, — шепнула она малышу, когда его принесли обратно. — Потому что у меня теперь есть ты. Меня зовут Мэри, я графиня Элджин, выросла в Шотландии, в поместье Арчерфилд. Места эти очень красивы, и когда-нибудь ты тоже их полюбишь. Но по рождению своему ты, мальчуган, парижанин и наверняка станешь так же опасно красив, как здешние мужчины. Я это по тебе уже вижу.
Он был прекрасен. Все ее дети отличались красотой, но у этого были преголубые глаза, такие же синие, как вода Эгейского моря в самый погожий летний день, и окаймлены они были длинными черными ресницами. Он уже был розовощеким и пухленьким, нагулявшим жирок в ее утробе на жирных соусах французской кухни. И в отличие от других ее детей он смотрел на мать с выражением самого печального любопытства и так проницательно, будто изучал ее.
Мэри была слишком слаба, чтобы оставить постель, но когда пришла кормилица, она отказалась передать ей ребенка. Было известно о вспышке оспы в некоторых районах Парижа, а кто может знать, откуда явилась эта женщина? Мэри немедленно решила отбросить всякие условности и самой выкормить грудным молоком это маленькое чудо.
Как только она смогла сесть в постели, не испытывая боли в нижней части живота, она написала письма своим родителям, леди Элджин и самому Элджину. Мужу она сообщила, что кроме трех турчат у них появился и маленький лягушонок. Она не стала описывать мучения, которые испытала во время родов, хоть быта так же больна и слаба, как после рождения Гарриетт, и не упомянула ни одного из тех вздорных обвинений, что он высказал по поводу ее поведения. Возможно, они улягутся сами собой. Но о том, что решила кормить ребенка сама, она поспешила оповестить всех родных.
Сенсационная информация вызвала бурю гнева и критики со стороны всех, даже доктора, посещавшего ее. Ее родители и мать Элджина были разгневаны таким решением. Она что, не имеет никакого уважения к себе? — спрашивали все заинтересованные стороны. Она писала матери:
Но ни один из ее адресатов не вел себя более странно, чем Элджин. Его послания были самыми противоречивыми. Иногда он сурово ругал ее за то, что она кормит младенца грудным молоком, подобно простой крестьянке. А иногда слал страстные письма о том, что мечтает прильнуть к ее пышной груди вместе с ребенком. Мысли о сексе и связанных с ним последствиях были в этот момент ее жизни сущим мучением, но Мэри старалась не думать об этом. Конечно, имея четырех здоровых детей, Элджин забудет о страхе лишиться наследника. И поскольку она была очень одинока и в изгнании бесконечно тосковала по своим детям, она изливала свою любовь к ним на младенца. Уильям был единственным утешением и источником радости для нее. Только существование этого ребенка помогало Мэри превозмогать тоску.
— Вам решительно необходим свежий воздух, Мэри, — объявил Роберт одним солнечным утром, подойдя к ее дверям.
Она все еще была бледна и слаба после родов и могла лишь лежать в постели, нянчась с малышом. Дождливая парижская весна и собственная физическая слабость не позволяли Мэри другого времяпрепровождения.
— Да, время вашего заточения подошло к концу, воздух чудесный, за окном июнь и в парках чудо как хорошо. Давайте отправимся на прогулку.