Похищение Афины

Мэри осторожно поставила ногу в туфле на высоком каблучке на первую из перекладин трапа, надеясь, что сумеет не оступиться и не упасть в море на глазах представителей нескольких стран. Более смелого решения нельзя было придумать. Многочисленная свита высокопоставленного турецкого чиновника, собравшаяся на палубе корабля «Селим III», в изумлении смотрела, как молодая женщина с непокрытой головой — лицо подставлено теплому послеполуденному солнцу, легкий ветер играет блестящими волосами — переставляет одну за другой изящно обутые ножки по перекладинам трапа, торопясь ступить на землю. Этой женщиной была супруга английского посла в Оттоманской империи.

Высокопоставленного чиновника, который поднялся на борт «Фаэтона» приветствовать ее, звали принц Исаак-Бей. Молодой человек красивой наружности превосходно говорил по-английски и по-французски и сообщил ей, что лорд Элджин приглашен к обеду на барк султана. Это сообщение сопровождалось подарком, Мэри были преподнесены огромные, из золотой ткани подушки. Чрезвычайно почтительно, не поднимая глаз, Бей дал ей понять, что супруга посла не может присутствовать на обеде, поскольку, согласно обычаям, принятым в их стране, женщины не принимают участия в торжественных событиях и вообще живут изолированно от общества. В свою очередь Мэри — не менее почтительно, но глядя прямо на собеседника широко раскрытыми глазами — уверила его, что все-таки будет присутствовать на торжественном обеде, поскольку по обычаям, принятым у нее в стране, женщин чрезвычайно оскорбляет отсутствие к ним уважения. По тому взгляду, которым принц посмотрел на нее, она поняла, что одержала победу. Исаак Бей, едва ли не самый вежливый человек на свете, не мог допустить, чтобы женщина почувствовала отсутствие уважения.

— Я не могу взять на себя несчастье доставить вам неудовольствие, — так он выразился.

Поэтому сейчас он терпеливо ждал на палубе, пока Мэри должным образом нарядится для обеда у капитан-паши, Хусейн-бея, на борту его роскошного судна.

Море лежало в полном спокойствии и тишине, наступившей после девятнадцати залпов орудийного салюта в честь прибытия в турецкие воды английского корабля с посольской четой на борту. Мэри оставалось только пожалеть о том, что здесь нет Эммы Гамильтон и она не видит приема, оказанного Мэри и ее мужу. Она не забыла того неуважительного послания, которое когда-то получила от «этой особы». Но это уже неважно. Те дни миновали, и Мэри готова наслаждаться знаменитой роскошью восточного гостеприимства.

Она выбрала минуту, чтобы бросить взгляд на Дарданеллы, узкий, не более мили, проток, который пересекли древние греки, отправляясь на завоевание Трои, и который, в сопровождении самой огромной армии, какую только помнит история человеческих войн, форсировал Александр Македонский, устремляясь на поиски богатств восточных стран. А теперь на этом берегу стоит она, Мэри Элджин, и не может не думать о том историческом противостоянии между Турцией и Грецией, которое развело в стороны Восток и Запад. Эти две страны казались ей почти одинаковыми, хоть на протяжении долгих столетий уроженец одной из них, вступивший в пределы другой, оказывался в чужой и незнакомой земле. Часто такие смельчаки платили жизнью за свою отвагу, как, например, в древности Леандр, каждую ночь пересекавший Геллеспонт ради встречи со своей возлюбленной Геро, жрицей Афродиты. Но одной злой ночью зажженный ею светильник потух и юноша утонул, а сама Геро от горя бросилась в воды.

«Полно тебе фантазировать», — подумала про себя Мэри.

Муж и так называет ее — леди Фантазия, насмехаясь над готовностью женщин отдаваться на волю своего романтического воображения. Она сосредоточенно продолжала идти по трапу, стараясь только по возможности уберечь от толчков свой, ставший уже заметным, живот. Гоня прочь плохие мысли, она шла как могла более изящно, когда вдруг чья-то сильная смуглая рука поддержала ее.

Мэри слыхала, что на борту судна капитан-паши находятся двенадцать сотен солдат и сто тридцать две пушки, и в эту минуту она поверила этим цифрам, поскольку и воины, и артиллерийские орудия сейчас выстроились на палубе. Элджин, должно быть, подготовил хозяина судна к возможному отказу своей жены отсутствовать на торжественной встрече, потому что, едва Мэри ступила на палубу огромного барка, как духовой оркестр в сопровождении барабанов заиграл церемониальный английский гимн. Вернее, он заиграл то, что можно было назвать турецкой интерпретацией английского гимна. Офицеры в тюрбанах на головах, со смуглыми неулыбающимися лицами, выхватили из ножен сабли, отдавая ей салют. Более молодые, в таких же мундирах, но без оружия, играли на музыкальных инструментах. Глаза всех были устремлены вперед, словно на палубе никого, кроме них, не было, — возможно, это следовало объяснить избытком почтительности или смущением, поскольку ни один из них не казался оскорбленным ее появлением.