— Чего? — спросил пилот. — Чего принесли?
— Живую воду, — сказала Ангелина.
— Прости! — сказал пилот. — Намек понял. За рулем не пью.
— Мы не вам, — сказал Андрюша, — мы больному.
— Так и несите ему.
— Так он не на борту?
— Нету его.
Ангелина чуть не выронила живую воду. Из бидона плеснуло, и в том месте начала бурно расти трава, зацвели большие синие колокольчики, и пилот уставился в полном изумлении на это зрелище.
— Нету в каком смысле? — спросил Андрюша, чувствуя, как у него холодеют руки.
— Видите носилки? Как его донесли сюда, он с них — и в кусты. В его состоянии это верная смерть. Ищут по кустам. А он в бреду.
В кустах возникло шевеление, и оттуда вытащили сопротивляющегося Вениамина. Повязка сползла набок, пропиталась кровью. А рядом бежал врач и норовил наполнить шприц, чтобы сделать больному успокаивающий укол.
— Веня! — закричал Андрюша. — Не суетись. Все в порядке!
— Веня! — Ангелина бежала к нему, прижимая бидон к груди.
— Вернулись? — Веня говорил быстро, глаза его лихорадочно блестели, но он был в полном сознании. — Прости, Геля, я не мог улететь без тебя. Ты ради меня пошла ночью в лес, я же понимаю, и я не могу улететь как дезертир… Поймите меня, — он обратился к врачу, — и простите, что заставил вас волноваться.
— Все хорошо, — сказал врач. Он воспользовался тем, что больной успокоился, и быстро всадил ему в руку шприц.
— Вот это лишнее, — заметил Вениамин, — я уже покорился. — Он сам улегся на носилки.
— Вы можете умереть, — сказал врач. — Это безобразие.
— Ты пришла, Геля, спасибо тебе. Вода — это сказка, я понимаю, но ты пошла в ночь…
— Вода здесь, — сказала Геля. — Все в порядке. Она действует.
— Она действует, — подтвердил Андрюша. — Проверено.
— Товарищи, не задерживайте нас, — попросил врач. — Каждая минута — дополнительный риск.
— Доктор, — крикнул пилот, — вода действует, я видел!
— Ну какая еще вода!
Глаза Вени смежились, он засыпал со счастливой улыбкой, держа за руку Гелю.
— Дайте платок, — сказала Геля.
Она сказала это таким голосом, что Глафира без слов сняла с головы белый платок. Геля окунула его в бидон.
— Этих фальшивомонетчиков не видел? — спросил Андрюшу милиционер.
— Вон идут, — сказал Андрюша.
По улице поднимались парой Эдик и Василий — руки за спиной связаны, чтобы не передрались, дед веревку в мешке нашел, — и лаяли друг на друга. Сзади кучером шагал дед Артем, держа их как на вожжах.
Ворон Гришка поднялся в воздух, сделал круг над вертолетом, который, видно, принял за соперника, вторгнувшегося на его территорию. Спикировал на вертолет, больно клюнул в стекло кабины. Потом поднял гордо голову и сказал:
— Омниапрекларрарара!
Из леса вышла медведица. Она вела медвежонка учиться стрелять из пушки.
Чужая память
1
За долгие годы Сергей Андреевич Ржевский привык не замечать здание института и окружавшие его дома. Но в тот понедельник машина за ним не пришла. Ржевский добирался до работы автобусом и увидел, что начали ломать барачный поселок, тянувшийся от автобусной остановки.
Поселку было лет пятьдесят, его построили в тридцатые годы. Между двухэтажными желтыми бараками выросли высокие тополя. Сергей Андреевич понял, что бараки ломают, когда вместо первого из них оказался светлый проем в деревьях, за ним, как в раме, из которой вытащили привычную картину, тянулся еще не застроенный пустырь до самого горизонта, до белых зубцов нового района.
У следующего барака стоял экскаватор с чугунным шаром вместо ковша. Железо с крыши сняли, и оно лежало сбоку неровной кипой листов тускло-зеленого цвета.
У третьего барака Ржевский остановился. Когда-то он прожил здесь полгода, устроившись на работу в институт. Снимал комнату на втором этаже.
Барак был пуст, входная дверь приоткрыта, можно войти, но Сергей Андреевич отогнал внезапное желание оказаться в той комнате, подойти к окну на улицу и постоять у него, как стоял и ждал когда-то.
Ржевский посмотрел на часы, словно искал оправдание поспешному уходу. Часы показывали десять минут десятого. Сергей Андреевич прошел еще сотню метров и увидел свой институт — серое четырехэтажное здание с большими квадратными окнами и несоразмерно маленькой дверью. Когда институт построили, Москва еще не добралась до этих мест. А потом город обошел его языками домов, институт вошел в пределы Москвы, но вместе с барачным поселком остался заводью в высоких берегах новостроек.
Надо делать ремонт, подумал Ржевский, глядя на осыпавшуюся на втором этаже штукатурку. Сейчас вызову Алевича. Неужели ему самому не стыдно?
2
В коридоре было пусто, все уже разошлись по отделам и лабораториям. В узком предбаннике перед кабинетом Ржевского тоже было пусто. На столе секретарши записка:
«СА! Я в месткоме. Обсуждаем итоги пионерлагеря. Лена».
Рядом несколько конвертов официального вида — приглашения. Новый английский журнал. Автореферат, из Ленинграда.
Настроение было испорчено. Ржевский искал причину, не желая признаться себе, что виноваты бараки. Что он хотел сделать? Вызвать Алевича? Нет, сначала надо просмотреть почту…