— Но, Ликандр!.. Это же невозможно! Это же всего-навсего древний миф. Это опасно. Ты можешь остаться там сам на всю жи… сме… навсегда.
Один из бесчисленных входов в Сабвей, как подсказали заинтригованные горгоны, находился на соседнем острове — Деймосе, в двух часах лету от Фобоса.
Заросший полынью и бессмертником, Деймос был едва ли больше полукилометра в длину и приблизительно столько же в ширину. Посередине его возвышалась невысокая голая скала с маленькой и ничем не примечательной с виду пещерой у ее подножия, вход в которую неумело закрывал ядовитый плющ. Вокруг нее неохотно росло с десяток чахлых кипарисов.
Даже когда во всем мире ярко светило солнце, на Деймосе стоял серый промозглый безнадежный вечер, и низкое бесцветное картонное небо могильной плитой давило на психику смертных, навевая мысли о тщете всяческого существования.
— …Не надо!
— Но, Ликандр, ты сейчас вне себя от горя и не можешь реально оценивать…
— Не надо меня отговаривать, я уже все решил!
— Но это опасно!
— Ну и что?
— Ты можешь не вернуться!
— А могу и вернуться.
— Но никто еще не возвращался!
— Арфей вернулся.
— Это легенда!
— То есть неправда?
— Нет, это правда. Наверное…
— Тогда я иду. Все.
— Ну хорошо. А ты решил, на чем ты будешь играть?
— Играть?..
— Да, играть. Аккомпанировать себе. Ведь Арфей из легенды играл на арфе…
— Кифаре.
— Свирели!
— Синтезаторе!..
— …а у тебя ничего нет! Даже расчески!
Возбужденные голоса спорщиков разносились по всему острову, вспугивая заспанных летучих мышей и легкомысленных кукушек.
— У меня есть… У меня есть… У меня есть ковшик!
— ЧТО?!
— Ковшик.
— И что ты будешь с ним делать?
Потратив полчаса времени, три мотка тетивы, лист пергамента и медный ковш для умывания, Серый смастерил нечто, по форме напоминающее домру, а по звучанию — старую электрогитару. По кусочкам выбрасываемую с девятого этажа в пустой мусорный бак, подвешенный на столбе.
По конструкторскому замыслу это должна была быть балалайка.
— И ты умеешь на этом играть? — с подозрением спросила Рия, оглядев получившийся инструмент.
— Нет, — честно ответил Волк. — Но это и неважно. Ирак говорил, что главное — это умение петь. А уж петь-то я умею, будьте спокойны.
Отрок Сергий вообще не понимал, как можно не уметь петь. Это же было так просто! Сам он гордился своей способностью спеть одну и ту же песню десять раз подряд, и ни разу одинаково. Несмотря на поношения завистников.
И теперь настал его звездный час.
Он им всем покажет, что может творить настоящее искусство.
Если вернется.
— Ладно, пока. Без меня не уходите, — махнул на прощание рукой Волк и, отведя своим балаковшиком (или ковшелайкой?) в сторону бессильно истекающий ядом плющ, решительно шагнул в полумрак спуска.
После долгого и колдолбистого пути вниз перед ним наконец открылась черная река Винт — граница мира мертвых и мира живых, перейти которую можно было только в одном направлении.
Спрятавшись за кустом остролиста, Серый внимательно осмотрел поле предстоящего боя.
У хлипких мостков стояла, уткнувшись носом в зеленоватую сваю, большая плоскодонка, а в ней, закутавшись в залатанный плащ, развалился толстый мрачный лодочник.
Перевозчик душ.
Хаврон.
На берегу стояла и громко ссорилась толпа полупрозрачных белесых людей.
— Я первый умер — значит, мне первому и переправляться! — расталкивал локтями тени в воинских доспеха юноша в короткой сиреневой тунике, казавшейся в тусклом свете подземного царства не стиранной со дня изобретения туник как таковых.
— Все, кончилось твое первенство, Париж! — отталкивал его от пристани воин в трилионских доспехах.
— Ты самый первый погиб, еще утром! — поддержал его товарищ.
— Вот именно! И где ты все это время ходил, а?
— Я искал свою мать!
— Маменькин сынок!
— Моя мать — богиня, и она могла похлопотать перед Дифен…
— Жулик! — обрушился на него солдат в стеллийском панцире. — Даже тут обойти честных людей старается!
— Умереть достойно — и то не может!..
— Трилионцы — трусы! Дорогу стеллиандрам! — стали напирать тени сзади.
— Трилион — держаться! — раздался зычный голос откуда-то из середины.
— Хаврон! Лодку царю Трилиона и его…
— Ага, еще один жулик полдня по богиням бегал, умирать не хотел, пока мы проливали свою кровь за него.
— Подыхать-то никому не хочется!..
— Только других на смерть посылать спешил!..
— Это ты там был царь — а тут ты…
— Ах, так вы дерзить?.. Ну я вам сейчас покажу!..
Среди теней началась свалка.
В общей куче с быстротой ножей миксера мелькали руки, ноги, шлемы, сандалии, и то и дело бесплотный кулак одного пролетал насквозь бесплотный подбородок другого, чтобы встретиться с бесплотной пяткой третьего…
Хаврон равнодушно обозрел бескровное побоище.
— Я сказал — десять теней за раз. Разберетесь — разбудите, — ворчливо бросил он, завернулся в плащ и мгновенно заснул.
Пробуждение его было ужасным.
Вой и стенания истязаемых демонов, вопли и рев терзаемых вечными муками душ, визг листов меди, раздираемых великанами на полоски, показались бы по сравнению с раскатывающимися по водной глади Винта звуками сладчайшей музыкой небесных сфер.
А Хаврон был существом старым, больным, от стрессов отвыкшим…