Похищение Елены

И Иван, закрыв наконец рот, устремился вслед за весело гомонящей толпой стеллиандров, не переставая повторять: «Согласишься ли ты войти в дом моего отца моей молодой невестой? Согласишься ли ты войти в дом моего отца моей молодой невестой? Согласишься ли ты…» Надо запомнить… Надо запомнить… Надо запомнить… Как все просто… Как все легко… У других. Если бы царевна Адриана не то чтобы дотронулась до меня, а просто обратила бы внимание… или просто посмотрела бы… или невзначай задела краем своего балахона… Я бы на месте тут же умер от смущения. Или, еще того хуже, стоял бы, краснел и молчал, как язык проглотил. Как последний дурак. А Трисей… Как он так может? Не согласитесь ли вы войти… моей невестой… КАК ВООБЩЕ ОНИ ВСЕ ТАК МОГУТ?! И почему этого не могу я? Наверное, все девушки как-то чувствуют, что я такой… такой вот… вот такой… И поэтому не обращают на меня внимания… А какие простые слова и нужны-то, чтобы полноценно общаться с противоположным полом… Только где же их взять… «Не согласитесь ли вы войти в дом моего отца… моей невестой… Надо не забыть!..»

Черные паруса весьма пригодились.

Подняв их сразу же, как только спасенные взошли на борт, и возблагодарив миррских богов за попутный ветер, корабль тайком покинул спящий порт Мина и взял курс на Иолк.

Усталые, но счастливые молодые иолкцы быстро соорудили трапезу из мяса, козьего сыра и хлеба и, энергично запивая все это неразбавленным вином, шепотом возносили хвалу непобедимому Трисею. С каждой новой амфорой шепот становился все громче, а тосты все замысловатей; и уже и тамада, и слушатели забывали к концу, о чем говорилось в начале. Но это не мешало всеобщему веселью, скорее даже наоборот.

Под конец вечеринки, когда уже добрая половина пассажиров была повержена алкоголем на еще теплую после жаркого дня палубу, просветление опустилось наконец-то и на Ирака, и он с живостью стал поддерживать все тосты, и даже предложил парочку от себя. Один из них был за Ивана.

— Хочу выпить за человека… или не человека… или не совсем человека… смертного, так сказать… только я этого не говорил… потому что кто-кто, а я-то точно смертный… предлагаю, в общем… за Иона, что значит «идущий»… Что он пришел к нам ко всем, когда… когда это было угодно бессмертным богам… Только я этого не говорил… Это то есть когда было угодно ему… До дна!

— До дна! — шепотом взревели гуляки. — За Иона!

Глубоко за полночь во вменяемо-вертикальном состоянии оставались только Трисей и Иванушка. Первый в силу своей массы, которую надо было измерять, скорее, не в килограммах, а в центнерах, а второй — по причине незаметного выплескивания большей части доставшегося ему вина за борт. Потому что если бы это выплескивание стало заметным, то долгосрочная горизонтальность положения была бы ему обеспечена разошедшейся к тому времени публикой досрочно.

К тому времени улеглись спать и матросы, и капитан Геофоб, и дежурный, который спать не должен был по определению, и царевичи остались стоять на корме в одиночестве. Казалось, с каждым дуновением ветра хмель выветривался из Трисея, как дым.

— А теперь поведай-ка мне, Ион, кто ты такой, откуда прибыл в Стеллу и чего ищешь.

— Откуда ты знаешь, что я что-то ищу?

— Люди, которые ничего не ищут, сидят у своих очагов, — двинул плечом Трисей.

— Изволь, расскажу. Зовут меня Иван. Ну Ион по-вашему. А приехал я в Стеллу в поисках золотого яблока Филомеи вместе с моим другом Сергием по прозванию Волк. Только во время сегодняшней бури мы потеряли друг друга. Я вот очутился здесь, а куда его могло унести, даже и представить невозможно… Теперь, кроме этого яблока, придется искать еще и его. Кстати, если ты знаешь, что это за яблоко и где его можно найти, наша благодарность не знала бы границ в известных пределах… То есть я был бы глубоко признателен за твою помощь, — заученной когда-то давно фразой из похищенного на ночь у старшего брата учебника по дипломатии завершил свою недолгую представительскую речь Иванушка.

Впитывая и переваривая сокровища дипломатической мысли Лукоморья, стеллиандр ненадолго задумался.

— Ах яблоко! Ну конечно, знаю. Кто же этого не знает!.. Это яблоко трилионский царевич Париж присудил Филомее как самой красивой из всех богинь, и теперь его город вот уже десять лет как в осаде.

— И кто его осадил?

— Естественно, союз женихов!

— Женихов?! — Надпись на солдатиках из детства стала приобретать новый, неведанный ранее, но уже пугающий смысл.

— Ну да. Ведь перед тем как выдать Елену замуж, ее отец взял слово с остальных юношей, добивавшихся ее руки, что в случае чего они поддержат выбранного его дочерью жениха.

— Елену?..

— Ну конечно. Ведь в знак благодарности Филомея помогла Парижу украсть у законного мужа Елену — самую красивую из смертных.

— Красивее Адрианы?

— Ну Ион, не будь ребенком.

— Да я ведь ничего… Я ведь просто спросил.

— Ну так вот. Говорят, что это яблоко Филомея подарила Елене в качестве приданого. Значит, оно сейчас у нее.

— А она в осаде.

— Уже одиннадцатый год. А теперь скажи мне, Ион, почему, чтобы вывести нас из лабиринта, боги выбрали тебя?