Похищение Европы

Впрочем, мое раздражение внезапностью приезда телевидения было оправдано лишь отчасти, поскольку Анри не однократно рекомендовал мне в любой момент быть готовым к выступлению. Профессиональные политики, говорил он, знают, что интервью может состояться в самый неожиданный момент, а потому заранее имеют продуманные формулировки по всем возможным направлениям — от Ближнего Востока до любимых ими блюд. Любитель ярких сравнений, Анри проводил здесь аналогию с половым актом, непредсказуемость которого якобы недооценивается (оставляю это суждение на его совести), что порой может выражаться в небрежном отношении к нижнему белью. Состояние белья — Анри безмятежно смотрел мне в глаза — должно быть таково, чтобы всегда можно было без стеснения раздеться. Забуксовав в области Фрейда, я даже не сразу догадался, что под бельем в этом развернутом сравнении подразумевается не более чем состояние мозгов. Наши пигмалионовские в общем отношения сверкали целым рядом дополнительных граней.

Вполне возможно, внезапность организованного Анри интервью была проверкой моей готовности, но более вероятным мне все-таки кажется нежелание Анри загодя меня волновать. К такому решению его мог подтолкнуть мой стресс перед футбольным матчем. Наконец, внезапность оправдывалась и нашими неоднократными занятиями, посвященными технике интервью. Анри подробно инструктировал меня, как вести себя перед камерой, что, а главное — кому — отвечать. К просьбам об интервью он советовал подходить очень разборчиво и опасаться особого типа репортеров, называемых иногда «акулами пера». Они не боятся за свою репутацию: ее у них давно уже нет, да она им и не нужна. Мутноглазые обитатели дна («подонки» — этимологизировал Анри), они способны утаскивать туда неосторожных золотых рыбок. Рассказывая об их зловещих методах, Анри неподражаемо вращал глазами.

— Свою жертву первым делом они загоняют в двухмерное пространство, где есть только «да» и «нет». Они перебивают ее, поправляют, переспрашивают, пока она окончательно не затихнет в тисках этих двух слов. И вот тогда-то они начинают задавать ей самые убойные свои вопросы. Уважаемый господин Шмидт, — заговорил Анри утробным голосом, — били ли вы своего отца, прежде чем его утопить? Как вы понимаете, в системе «да/нет» ответить на это невозможно.

— Это выглядит довольно-таки примитивно, — сказал я, приставив к жуткой картинке доброжелательное лицо моего отца.

— Не более примитивно, чем дубина. Только согласитесь, это не влияет на ее ударную силу. Примерно так мы сломали хребет западным защитникам сербов.

— И что же в таких случаях следует делать?

— По крайней мере, не оправдываться. Для заказных интервью специально разрабатываются вопросы, требующие оправданий. Собственно говоря, сутью системы «да/нет» как раз и является необходимость оправдываться. Не важно, в чем вы оправдываетесь, важно, что — оправдываетесь, это само по себе губительно. Многие испытывают иллюзию, что могут кого-то переубедить, и оттого запутываются еще больше. Они не понимают, что при современных технологиях их раскатают, как блин. Лучше уж в свою очередь в чем-то обвинять. Но самое правильное — это просто уйти. Любое оправдание обойдется дороже, чем решительный — пусть даже скандальный — уход.

По счастью, ничего подобного со мной так и не случилось. Путь в мое политическое будущее был устлан доброжелательными репортажами и интервью. Разбрасываемые щедрой рукой Анри, лепестками роз они ложились под ноги триумфатора, как это происходило на одной барочной картине, виденной мной в Старой Пинакотеке.

Съемочная группа появилась ровно через час после звонка. Первой подъехала машина Анри, за ней — ярко расписанный телевизионный автобус. Выскочившая из него публика ухитрилась оплести наш дом проводами в считанные минуты. Под ногами телевизионщиков путался Кранц, ошеломленный тем, что боготворимый им телеэкран, лишившись виртуальных свойств, вживую расположился у стен его дома. Этот экран пришел во всей своей материальной выраженности — с видеокамерами, софитами, а главное — знаменитым ведущим Актером Макенсеном. Все это подлежало не только разглядыванию, но и осязанию, в чем Кранц тут же постарался удостовериться. Камер он, правда, не трогал, зато, подойдя к Макенсену, несколько раз коснулся его роскошного клубного пиджака. Очевидно, опытный Макенсен давно уже привык к проверкам на бесплотность, потому что безмолвное это ощупывание сопровождал понимающим и доброжелательным наклоном головы.