— Это Теодор, — сказала София, сплёвывая розовую слюну. — Потерпи ещё немного. Скоро всё кончится.
В ответ на её слова за стеной дома раздался громкий хлопок, словно кто-то уронил лист фанеры. Надя вздрогнула. София подняла голову.
— Стреляют, — проговорила она и тотчас же снова сжалась в комок, потому что в кладовку вбежал Шурали.
Он глянул на Надю с детской растерянностью.
— За тобой пришли. Скоро я тебя отдам.
— Нет! Я хочу с тобой.
— Твой выбор, — он улыбнулся, показывая ей ровные, белые зубы. — Мы поедем в Лондон или в Рим, или в Рожаву, а потом…
— Я знала, я надеялась, — шептала Надя, а он, угадав её желание, обнял.
Странными, жесткими и холодными казались ей объятия этого совсем чужого человека. Объятия мамы были легки и горячи. Объятия отца — она всё ещё помнила их! — крепки. Бабушке она уже давно не разрешала себя обнимать. Но Шурали! Ей хотелось растопить его холод, ответить, согреть. Но по-настоящему обнять связанными руками не получалось. Он, вновь повинуясь её желанию, отвязал верёвку от крюка. Надя уронила руки. Боль ожгла плечи. Надя охнула. София встрепенулась.
— Что?!! — рявкнула она.
Но Надя уже закинула ноющие руки на плечи Шурали. Прижимаясь щекой к его шершавой щеке, она отвернулась от Софии. От него исходил странный, сладковатый аромат. Мужчины, которых она знала, — отец, дед, брат — пахли совсем иначе.
— Послушай, ты поможешь мне? — спросил Шурали.
— Конечно, всё сделаю.
— Дурочка ты! — закричала София. — А этот — расчётливое животное! Враг! Христианин поматросит и бросит. Так вы, русские, говорите? Но этот!.. Он убьёт тебя и выбросит твой труп!..
София задохнулась — ярость отняла у неё дар речи.
— Болят руки? — Шурали словно не слышал или не понял слов Софии.
— Это ничего! Я понимаю, почему ты меня привязал. Ты не мог поступить иначе, так? Ты не доверяешь и я должна доказать, что достойна доверия. И я докажу!
София тихо засмеялась чему-то в своем углу.
— Помоги и всё будет хорошо, — он осторожно высвободился из её объятий. — Я не привяжу тебя, но ты сиди смирно.
Он ушел и София тут же напустилась на неё.
— Не сиди без дела. Нам надо спасаться, — начала она.
— Я не виновата…
— Ты могла бы не возвращаться и тогда…
— Не могла бы!
— Я обещала помочь и я помогу…
— Мне поможешь?
— Да…
— Видишь дверь? Вон ту! Она ведет в кухню.
— Ну и что?
— Дверь заперта на крючок. Нужно просто вытащить крючок из петельки.
— Зачем?
— Давай! Делай!
Надя со стоном поднялась на ноги. Руки плохо повиновались ей, да и связаны же были они, но она быстро откинула крючок.
— Всё! — командовала София. — Теперь садись на место и сиди. И молчи! Ни слова о крючке!
София Чавдарова! Сейчас он опять её увидит. Теодор сглотнул досаду. Иначе нельзя. Он мужчина и должен её защитить. Пусть её девчачья влюбленность теперь кажется ему неуместной. Пусть он досадует сейчас на собственную грубость. Действительно, при последней встрече он был слишком резок с ней. Он решил подвести черту. Он женат и ему не нужен роман с юной девчонкой. Солнечный берег слишком тесен. Шила в мешке не утаишь. Он просто сделает вид, будто ничего не было. Они станут видеться только на людях и он, Теодор, ни за что и никогда не останется с Софией Чавдаровой наедине. Так он решил вчера. Ночной звонок Лазаря потряс его стройные душевные конструкции. А теперь перед ним стоит этот человек. Скольких беженцев Теодор перевидал возле рва по весне? Но этого почему-то запомнил. Теперь он больше похож на привыкшего к сытой, размеренной жизни европейца, одет в приличную одежду соответствующего размера, глаза утратили голодный, волчий блеск. Ой, утратили ли? Запомнил волчий взгляд и хищную повадку опытного бойца. Вот он стоит перед ними, вооруженными, совсем безоружный, абсолютно бесстрашный и оттого ещё более опасный.
Белые шрамы от недавних порезов причудливым узором покрывают его смуглые щеки и подбородок. Он лучезарно улыбается, но взгляд остается холодным и пытливым, волчьим.
— Всё ясно. Бывший бармалей, — проговорил капитан — командир подразделения спецназа.
— Я узнаю его, — отозвался Теодор. — В конце весны мы выпроваживали его за ров. Но он сумел избавиться от мальчика. — Какого мальчика?
— Парнишки лет семи. Очень слабенький был. За ним ухаживает семья… подруга Спаса Чавдарова.
— А! Сирота. Они оформляют усыновление. Я слышал. Там проблема. Приемная мать не замужем. — Ха! Вон Спас! Скажи, пусть старый бобыль женится. Довольно гулять по барам!