– Где подписывать? – обернувшись к Баллону, непонятливо переспросил Мильштейн. Его ротик искривился, как будто человечек вот-вот собирался всплакнуть. «Паркер» был судорожно зажат в левой руке, а правую, ближнюю к Панярину, он жалобно поднял, как бы взывая к царственной милости.
«Вот же козел, – подумал Баллон, но уже без зла, скорее – с презрением. – Рождает ведь таких земля!» И склонился над бухгалтером, собираясь показать этому майонезному шлепку место для его столь дорогостоящей подписи.
Примерно то же самое подумал о Баллоне Мильштейн. Правой, поднятой рукой он неожиданно крепко схватил Баллона за жирный затылок, а левой – с ужасной силой, отработанной годами тренировок, – засадил хромированный «паркер» точно в глаз бандиту.
Конечно, на тренировках Семен вбивал в деревянные доски не «паркеры», а обычные гвозди-сотки. Но ручка пробила глазное яблоко и вошла в паняринский мозг не хуже гвоздя.
Баллон как-то странно то ли икнул, то ли всхлипнул, всей своей тушей осев на поверхность стола. Из-под его головы на дорогую полированную столешницу медленно вытекала какая-то грязная жидкость.
Онемевший до этого мига юрист пришел в себя и с характерным звуком вывернул содержимое своего желудка.
– Будьте здоровы, – не к месту пожелал ему Мильштейн, вставая из-за стола. – Если закричите, я вас убью, – странно улыбаясь, тихо сообщил он свидетелю. – Потом расскажете, что Панярин споткнулся и налетел глазом на ручку.
– Конечно, конечно, – закивал головой юрист. – Конечно.
– Только не шумите, – напоследок попросил главбух ошеломленного визави. – А то я вернусь и воткну вам в глаз еще одну. У меня их много.
– Конечно, конечно, – как автомат, торопливо соглашался тот.
– До свидания, – уже от дверей вежливо сказал Мильштейн.
– До свидания, – ответил юрист. Никаких попыток задержать убийцу он не сделал.
Уйти из здания оказалось несложно: все же это был обычный офис, а не, скажем, загородный дом-крепость. Да и войны от «Четверки» никто не ожидал. Хотя план штурма существовал: Блоха с Агуреевым и еще четырьмя надежными бойцами сидели внизу в двух машинах. Агуреев держал на коленях доверенный ему Семеном «карл-густав», Блоха – маленький привычный «АКС-74У», знакомый каждому советскому десантнику. Но стрельбы в тот день так и не случилось. И в следующий тоже: пошел активный переговорный процесс, в дело вмешались кое-какие официальные связи Болховитинова, а главное, погибшего в результате «несчастного случая» – именно таковой была официальная версия – Панярина, кроме его престарелой мамы, пожалеть было некому. Все были этому несчастному случаю только рады. А еще через недельку бывшим паняринским подчиненным было и вовсе не до Мильштейна или «Четверки»: разгоревшаяся война за наследство Баллона не оставляла им места для каких-либо иных мыслей и планов.
Мильштейн посмотрел на циферблат «брейтлинга» – единственной дорогой вещи, приобретенной им за годы работы в «Четверке». Приобретенной опять-таки не для шика, а для гарантии точного отсчета времени: как-никак – сертифицированный хронометр. Стрелки, помеченные светящимся в темноте составом, показывали критическое для Семеновых расчетов время. Значит, что-то случилось.
Семен вздохнул и завел двигатель «нексии». И почти одновременно увидел в зеркале заднего вида отсвет фар приближающейся из-за поворота машины. В сердце толкнулась надежда: высока вероятность, что это те, кого он так напряженно ждал.
Мильштейн, не выключая движка «нексии» и габаритного освещения, с неожиданной прытью выскочил из салона и прикрылся темными ветвями придорожных кустов. Четыре килограмма стали наполняли уверенностью. Он передернул затвор «КР М/45» – именно таково официальное название его «карла-густава» – и стал ждать.
Машина – а это была светлая тольяттинская «десятка» – остановилась перед «нексией» и секунд двадцать постояла: видно, приехавшие сверяли номера. Потом один вышел из машины (двое остались в салоне). Дважды протяжно свистнул.
Семен раздвинул ветви и, не опуская автомата, вышел на дорогу, метрах в тридцати от машины. И тоже негромко свистнул.
– Все в порядке, – тихо отрапортовал ему подбежавший боец.
– Почему так долго?
– Товарищ задержался, – объяснил тот.
– А позвонить?
– Мы в лимите, – сказал прибывший подчиненный. – Звонок необязателен.
Боец был прав. Просто ожидание всегда тягостно.
– Хорошо, – сказал Мильштейн. – Что-нибудь сообщил?
– Не-а, – легкомысленно ответил тот. – Только ругается и пугает.
– Хорошо, – повторил Мильштейн. – Высаживай его, и уезжайте.
– Как же так? – не понял боец.
– Я сам с ним разберусь.
– Хорошо. – Парень вернулся к машине. Из нее вытолкали человека, руки которого были скручены за спиной, а рот залеплен пластырем. «Десятка» взвыла мотором, ловко, в один прием, развернулась на узкой дороге и умчалась в темную даль. Через мгновение она уже скрылась за поворотом.