Похищение из провинциального музея

На камине часы с бронзовым Мефистофелем показывали без четверти десять. Ольга Порфирьевна заторопилась, однако, берясь за ручку двери, ведущей в зал Пушкова, успела и тут обнаружить прозелень. Ольга Порфирьевна раздраженно повернула ручку и распахнула дверь. Ноги ее подкосились, дыхание перехватило. На противоположной стене зала зияла пустота. Лучшее творение Пушкова, «Девушка в турецкой шали», исчезло.

Не веря глазам, Ольга Порфирьевна подтащилась ближе на ватных, непослушных ногах и потрогала стену. Там, где висела картина, отпечатался небольшой прямоугольник. В нем торчал крюк, слегка обросший паутиной, надорванной там, где находился шнур. Портрет был снят очень бережно и аккуратно.

Ругая себя за преждевременную панику, старуха поспешила вниз. Слабость в коленях пропала, ноги в домашних тапочках легко несли Ольгу Порфирьевну по ступенькам беломраморной лестницы. Она трусцой пересекла вестибюль, толкнула дверь бывшей швейцарской.

Киселев, как школьник, застигнутый учителем, что-то поспешно сгреб со стола в выдвинутый ящик и, вставая, затолкал ящик животом.

– Картина у вас? – выпалила Ольга Порфирьевна, еле переводя дыхание.

– Какая именно? – он вытаращил глаза.

– «Девушка в турецкой шали». Ее там нет. Кто-то снял. Если не вы, то… – Она пошатнулась и чуть не упала.

Киселев успел ее подхватить, усадил в кресло, притулившееся в углу за шкафом.

– Володя, ее украли, – с трудом выговорила старуха. – Ради бога, звоните сейчас же в милицию!

– Нет уж! Сначала я вызову врача! – сказал Киселев.

В музее был только один телефон. Позвав к Ольге Порфирьевне тетю Дену, Киселев из вестибюля черным ходом выскочил во двор и помчался по наружной чугунной лестнице, по застекленной галерее в директорский кабинет. Такой отдельный ход в кабинет существовал в доме еще со времен бывшего владельца.

II

Почти одновременно с врачами в музей приехали трое из городского отдела внутренних дел. Пока они осматривали место происшествия, все окна и двери, все царапины на паркете, Ольге Порфирьевне стало лучше, и она, распорядившись повесить на дверях музея табличку «Санитарный день», направилась в голубую гостиную.

– Следователь Фомин, – представился ей молодой человек в штатском.

– Очень приятно, – сказала Ольга Порфирьевна, подумав про себя, что следователь слишком молод и, кажется, простоват.

– Вы всегда сами делаете утренний обход или чередуетесь с заместителем? – спросил следователь.

– Всегда. Мой заместитель недостаточно требователен к персоналу.

Фомин что-то пометил в раскрытом блокноте.

Ольга Порфирьевна спокойно и логично поведала все подробности сегодняшнего утреннего обхода вплоть до привлекшего ее внимание происшествия на перекрестке. Показала, как вошла в гостиную, затем направилась к двери, ведущей в зал Пушкова, и, не дойдя, повернула к балконной двери.

Фомин осмотрел надежные старинные шпингалеты.

– Так вы говорите, дверь на балкон была заперта?

– Она всегда заперта.

– Зачем же вам понадобилось ее открыть сегодня утром?

– Меня испугал ужасный скрежет. Я решила взглянуть, что случилось на улице.

Следователя насторожило, что старуха на этом месте начала сбиваться и путать. Она показала, где лежал на паркете комочек замазки, но не помнила, куда он потом исчез.

– Кажется, я его бросила вниз с балкона.

– Что значит «кажется»? Бросили или не бросили?

– Кажется, бросила. Но не берусь это утверждать со всей очевидностью.

Фомин присел, потрогал паркет там, где, по уверениям старухи, валялась замазка.

– Прекрасный паркет, не правда ли! – воскликнула Ольга Порфирьевна.

– Возможно.

Фомин поднялся и перешел к двери, ведущей в зал Пушкова. Ольга Порфирьевна просеменила за ним.

– Итак, вы вошли в этот зал и увидели, что картины нет?

Старуха остановилась на пороге.

– Если быть точной, то я заметила пропажу, даже не войдя в зал, а отсюда. – Она стояла, как бы боясь шагнуть дальше.

– Значит, вы сразу посмотрели туда, где находится или, вернее, находилась пропавшая картина. Почему?

– Потому что портрет девушки в турецкой шали – жемчужина нашего музея.

– Жемчужина? – недоверчиво переспросил Фомин.

Ольга Порфирьевна смерила его уничтожающим взглядом:

– Судя по вашему вопросу, вы прежде у нас никогда не бывали. Очень жаль. Люди приезжают к нам в Путятин издалека именно ради картин Пушкова. Такого собрания его работ нет нигде. Даже в Третьяковской галерее висит только одна картина Пушкова.

На Фомина упоминание Третьяковки произвело некоторое впечатление.

– Я давно собирался посмотреть выставку Пушкова, да все как-то некогда, – смущенно оправдывался он. – Вообще-то я бывал у вас в музее. Когда еще в школе учился.

– Так, значит, вы здешний. Тогда тем более жаль… – Она укоризненно покачала головой. – Закончили здесь школу? Недавно?

– Восемь лет назад.

– Ах, вот как… Восемь лет назад. И с тех пор в музей не заглядывали? А собрание картин Пушкова поступило к нам семь лет назад. Дар Вячеслава Павловича родному городу. Картины были развешаны им собственноручно. И, увы, через полгода его не стало. – Ольга Порфирьевна вытерла кружевным платочком набежавшие слезинки.