Похищение казачка

Гордеев не торопился, хотя к Капустину была масса вопросов. Важно было составить максимально четкий психологический портрет подзащитного. Гордеев начал задавать формальные вопросы, ответы на большинство из которых знал заранее. Капустин принял правила игры, отвечал так же сдержанно, не пытался бежать впереди паровоза. Гордеев это оценил.

— Кстати насчет сигарет. В тюрьме это хорошая валюта. Они помогут вам наладить отношения с сокамерниками. Так что лучше все же возьмите.

Капустин ухмыльнулся:

— Насчет сигарет и тюремных порядков я знаю достаточно. Я все-таки опер. Но — не нужно. Меня сейчас больше интересуют отношения со следователем, чем с сокамерниками. — Капустин посмотрел на адвоката оценивающе.

— Я бы не стал торопиться в этом отношении.

— Почему?

— Как вы думаете, Андрей Леонидович, почему вас перевели из Волжска в Москву?

Капустин помолчал. Со стороны могло показаться, что он вдумчиво читает, что написано на пачке сигарет, которую Гордеев вертел в руках. Наконец он ответил:

— Может, вы мне скажете…

— Почему я об этом должен знать больше, чем вы? — удивился Гордеев.

— Вы же говорили со следователем?

— С каким? С волжским? С московским?

— А с каким вы говорили?

— Послушайте, Андрей Леонидович. Вы сейчас не опер, вы по другую сторону колючей проволоки. — Гордеев был профессионально терпелив. При первой встрече с клиентом адвокату зачастую приходится чувствовать себя сапером, нащупывая единственно правильные подходы.

— Да помню я, — с досадой отозвался Капустин.

— А вы помните, куда делся костюм?

— Костюм? — как эхо, отозвался Капустин.

— Вещественное доказательство, из-за которого весь сыр-бор… — Гордеев испытующе смотрел на своего подзащитного. Что у него на душе? На уме? Почему он выбрал такую странную линию поведения? А впрочем, странная ли она? — Послушайте, Андрей, если вы не будете со мной откровенны, мне тяжело будет вам помочь.

— А вы дорогой адвокат? — спросил вдруг Капустин.

— Я разный адвокат. Вы об этом не беспокойтесь. Финансовые условия обговорены с вашими родственниками, так что об этом думать сейчас вообще не надо. А что надо — так это помочь мне разобраться и выбрать правильную позицию защиты. Вы человек опытный, вам это по силам. Понимаете, о чем я сейчас говорю?

Капустин сосредоточенно кивнул, но Гордееву показалось, что он думает о чем-то совершенно ином.

— Итак, расскажите мне, что произошло на самом деле.

— А что произошло?

— Зачем вы ездили в Москву? Молчание.

— Переформулирую. По чьему распоряжению вы ездили в Москву?

Молчание.

— Но вы же ездили в Москву? Молчание.

— Андрей, это глупо, вас же опознали криминалисты из лаборатории!

Молчание.

Беседа в таком ключе продолжалась еще около часа и никаких ощутимых результатов не дала. Капустин вел себя так, будто действительно находился на допросе у следователя. О пропавшем вещдоке так ничего и не сказал. О том, что делал в Москве, не сказал тоже.

Ничего нового, по сути, в сравнении с тем, что было известно из материалов дела, с которыми он уже смог ознакомиться, Гордеев не узнал.

Единственное светлое пятно во всей истории — это то, что Капустин был арестован по делу, которое, как оказалось, расследовал «важняк» Генпрокуратуры Володя Поремский. С ним Гордеев был знаком очень шапочно, но по отзывам Меркулова и Турецкого знал, что помимо высоких сугубо профессиональных качеств это более чем честный человек и заподозрить его в какой-то подковерной игре невозможно. Вот только неформально общаться ни с Поремским, ни с Меркуловым невозможно с того самого момента, как дело попало под юрисдикцию Генпрокуратуры. Профессиональная этика, черт бы ее побрал. Так светлое ли это было пятно или, может, наоборот, черная дыра?

Гордеев решил выждать. В конце концов, у него было еще два других клиента, дела которых представлялись гораздо более внушительными и перспективными — и по составу предполагаемого преступления, и по гонорарам.

К третьему дню следствия и непрекращающихся экспертиз по делу об убийстве Смолякова Поремский обладал следующими данными.

1. Пули, оказавшиеся в теле Смолякова, не были идентифицированы с каким-либо оружием из федеральной картотеки. Это означало, что они выпущены либо из «ствола», сделанного кустарным способом, либо из служебного оружия.

2. На теле Смолякова было обнаружено несколько черных волосков. После проведения спектрального анализа было установлено, что они принадлежат женщине в возрасте 30–33 лет. Волосы были крашеные и изначально имели гораздо более светлый оттенок. Женщина, которой они принадлежали, была даже ближе к блондинке, чем к шатенке. Конечно, не исключено было, что Смоляков «вывез» эти волоски из Волжска.

3. Из 13 московских Алин Сорокиных:

9 — имели безусловное алиби;

2 — находились за границей, одна полгода, вторая три с половиной, причем последняя работала в ЮНЕСКО;

1 — умерла две недели назад от перитонита;

1 — пока не была найдена.

Из 4-х волжских Алин Сорокиных:

1 — имела алиби;

1 — находилась в командировке на Байкале, с ней уже разговаривали по телефону, правда, ее алиби было пока подтверждено только косвенно;