Похищение лебедя

Mon cher ami!

Не знаю, с чего начать, разве что сказать, как тронуло меня Ваше письмо. Если рассказ о Вашей дорогой жене принесет вам облегчение, не сомневайтесь, я всегда готова Вас выслушать. Папá однажды рассказал мне, очень коротко, что Вы лишились ее внезапно и так горевали, что были на грани болезни, когда покидали страну. Смею предположить, что Ваша жизнь за границей была одинокой и что Вы уехали из Парижа отчасти, чтобы никто не мешал оплакивать ее. Если разговор со мной облегчит Вашу боль, я постараюсь быть хорошей слушательницей, хотя сама, слава Всевышнему, мало знаю о подобных утратах. Это самое малое, что я могу сделать для Вас после того, что Вы сделали для меня своей поддержкой и верой в мои усилия. Я ловлю себя на том, что каждое утро с нетерпением жду времени, когда можно будет спуститься в мою студию на веранде, сознавая, что у моих работ теперь есть хотя бы один доброжелательный поклонник. Иными словами, хотя я с таким же нетерпением, как Вы, буду ждать решения жюри, Ваши слова значат для меня больше, чем одобрение или неодобрение из любого другого источника. Возможно, Вы сочтете это бравадой молодой художницы, и возможно, отчасти будете правы. Но в то же время я говорю это искренне.

Любящая Вас Беатрис.

Глава 50 МЭРИ

Это был не последний раз, когда я оказывалась наедине с Робертом Оливером до его отъезда из Барнетт-колледжа. Была еще одна встреча, но сначала я хочу рассказать о другом. Наш курс закончился, мы написали, довольно плохо, три натюрморта, одну куклу и одного натурщика — прилично одетого, не ню — мускулистого студента с химического факультета. Мне, конечно, хотелось, чтобы Роберт побольше писал и рисовал при нас, чтобы мы увидели, как это делается на самом деле. Некоторые его работы были представлены на весенней выставке факультета, и я сходила их посмотреть. Он выставил четыре новых холста, написанных — где? дома? по ночам? — за семестр, который он провел у нас. Я старалась увидеть в них уроки, которые он преподавал нам в классе: форму, композицию, выбор цветов, смешение красок. Переворачивал ли он их вверх ногами, когда над ними работал? Я пыталась высмотреть в них треугольники, вертикали, горизонтали. Но они были такими сильными, такими живыми и дышащими, что трудно было отвлечься от сюжета.

Одно из полотен Роберта оказалось автопортретом (я видела его еще раз много лет спустя, до того, как он его уничтожил), полным отстраненной напряженности, а два других были написаны в импрессионистской манере и изображали горные луга и деревья. За край холста уходили двое мужчин в современной одежде. Мне нравился контраст между манерой девятнадцатого века и современными фигурами. Я начинала понимать, что Роберт не заботится, что подумают люди о его стиле, он считал свою работу одним продолжительным экспериментом и редко пользовался одним видом или техникой больше нескольких месяцев.

И было четвертое полотно. Я долго простояла перед ним — не могла оторваться — понимаете, я встретилась с ней задолго до того, как мы с Робертом стали любовниками; она уже была с ним, всегда была с ним. Это был портрет женщины в старинном платье с глубоким вырезом. Платье походило на бальное, в одной руке она держала веер, в другой закрытую книгу, словно не могла решить, отправиться ли на бал или остаться дома и почитать. У нее были густые темные волосы, уложенные ниспадающими вьющимися локонами, один локон падал на обнаженное плечо. Ее лицо показалось мне задумчивым и умным, немного настороженным. Она о чем-то размышляла и вдруг заметила, что за ней наблюдают. Помню, я гадала, как он умудрился ухватить такое мимолетное выражение.