Похищение лебедя

Она не может подобрать слов, которые прозвучали бы естественно и не показались бы ложью. К счастью, его переполняет радость свидания и возбуждение после поездки, и к тому времени, как они снова подсаживаются к ее чашке остывшего кофе, он успевает заключить, что она выглядит лучше, чем он ожидал, и что железнодорожное сообщение действует лучше, чем ему помнилось, и что он чрезвычайно рад сбежать из конторы. Вымыв руки и проглотив две чашки кофе с солидной порцией хлеба с маслом и джемом, он просит провести его в комнату. Он уже заказал номер для себя: он не станет вторгаться в ее маленькое королевство, добавляет он, пожав ей плечо. Он такой большой, такой приличный и в то же время бодрый, густая борода так аккуратно подстрижена. Он, думает она, так молод. Поднимаясь наверх, он обнимает ее за талию. Он говорит, что соскучился даже больше, чем ожидал. Не то, чтобы он не думал, что станет по ней скучать, но скучал больше, чем думал. От его радости ей хочется плакать. Она забыла, как спокойно в его крепких руках: его прикосновение напомнило. Войдя в ее спальню, он закрывает дверь, с отпускным легкомыслием восхищается обстановкой, собранными на берегу раковинами, маленьким полированным столиком, на котором она рисует в плохую погоду. Она рассказывает, как все устроила, стараясь подольше задержаться на каждой детали обстановки.

— Теперь, приглядевшись, я вижу, что ты на удивление поправилась. У тебя даже румянец на щеках.

— Ну, я почти каждый день пишу, с утра и после обеда. — Сейчас она покажет ему холсты.

— Надеюсь, Оливье сопровождает тебя? — довольно строго спрашивает он.

— Конечно, сопровождает. — Она находит первый написанный ею вид с лодками и подает ему. — Собственно говоря, он настаивает, чтобы я работала каждый день, только одевалась потеплее. Я никогда не забываю тепло одеться.

— Очень красиво.

Он минуту рассматривает картину, и она с болью думает, что он поощрял ее занятия искусством задолго до Оливье. Потом он осторожно откладывает холст, не забывая, что краска еще сырая, и берет ее за руку.

— А ты просто сияешь.

— Я еще чувствую легкую усталость, — говорит она, — но спасибо тебе.

— Ты даже раскраснелась — действительно снова стала самой собой.

Он крепко держит ее ладонь двумя руками и целует, долго не отрывается. Она знает его губы, как свои, и пугается. Он обнимает ее лицо ладонями и снова целует, потом снимает сюртук, бормочет, что не успел принять ванну. Он задвигает шторы и закрывает замок. Дорога и свобода снова сделали его молодым, говорит он. Или ей это чудится, слова доносятся к ней из-за занавеси волос, из которых уже вынуты шпильки, а потом он бережно расстегивает, развязывает, разнимает крючки, обводит ладонью линии ее тела на постели, берет ее медленно и деловито, как всегда, и она привычно отвечает, пространство между ними заполняется яростной близостью, вопреки образам, стоящим перед ее закрытыми газами. Они уже несколько месяцев не были близки, и теперь она понимает, что его, возможно, сдерживала забота о ее здоровье. Как она могла предположить иное?

Наконец он засыпает на несколько минут у нее на плече — усталый, удивительно молодой мужчина с растущим счетом в банке, мужчина, ненадолго сбежавшей от своей жизни и севший в поезд, чтобы оказаться рядом с ней.

Уважаемый мсье Робинсон!

Прошу извинить за это письмо от незнакомого человека. Я — психиатр, работаю сейчас в Вашингтоне. Среди моих пациентов известный американский художник. Его случай довольно необычен, в числе прочих нарушений он страдает манией, относящейся к французской импрессионистке Беатрис де Клерваль. Мне стало известно, что вы связаны с ней как в профессиональном, так и в личном плане, и что у вас находятся ее работы, в том числе полотно, известное как «Похищение лебедя».

Не позволите ли вы нанести вам короткий визит в следующем месяце? Я с благодарностью принял бы любые новые сведения о ее жизни и работах. Они могут оказаться очень важны для лечения моего одаренного пациента. Пожалуйста, дайте мне знать, если вам это будет удобно.

Искренне ваш,

Эндрю Марлоу.

Глава 93 МАРЛОУ