Наскучило мне каждый день встречать в этом кафе «гениальных ипохондриков». Влюбленные в себя писатели и художники, эксцентричные кинозвезды, продажные журналисты, болтовня о философии, поэзии, искусстве.
Мне кажется, в наш век слишком много говорят об искусстве. Это, безусловно, вредно.
Хуже всего, когда этим занимаются сами творцы.
Создавай, а не болтай, творец! Именно тот, кому не удаетея творчество, чаще всего и попадает в коварную паутину отвлеченных рассуждений.
На дворе туман. Болит голова. Идти на лекции лень. Первую лекцию я уже пропустил — «О религии будущего».
Напротив меня сидит какая-то американка. Разве не похожа она на кобылу, выпущенную в марте на свежую траву?
Да, о религии.
Кто ее придумал? Религия сейчас нужна лишь тем, кто болен цивилизацией. Так аперитив нужен болеющим желудком.
А будущее? Будущее так же мало реально, как и прошлое. Все это — лишь формы нашего воображения.
Может быть, и настоящее тоже?
Конечно: не успеешь перенести на бумагу мелькнувшую мысль, как она уже становится прошлым.
По дороге в кафе встретил Элен Ронсер. «Встретимся вечером в главном вестибюле Одеона», — предложила она. (Если в Париже случайно столкнешься со знакомой, то наверняка тут орудует рука богини случая Тихэ.)
Элен Ронсер раздразнила мою фантазию.
Но она католичка, а от католических девушек отдает каким-то специфическим запахом. Я не выношу его. Недавно на Вандомской площади я попал под проливной дождь и поспешил укрыться в церкви. Два монаха молились, забившись в угол. Свечи распространяли бледный свет.
И повсюду среди опустевших скамей пахло ладаном. Мне хотелось бежать оттуда, но на дворе лил дождь…
Когда, возвратившись домой, я переодевался, моя одежда источала запах католицизма.
Так же пахнет Элен Ронсер. Удивительно, ведь сколько духов выливает она на свое тело и одежду.
Ах, этот запах! Он омрачил осиянную радостью душу человека.
Париж, 15 апреля.
Сегодня получил письмо от матери. Не вскрою, подожду несколько дней. Хочу найти в нем что-нибудь, чему можно порадоваться.
(Дальше несколько строчек было зачеркнуто. Несмотря на все старания, Тамар не смогла разобрать их.)
На бульваре Сен-Мишель встретились грузинские эмигранты — из тех, что на парижских улицах готовят вертела для улетевших журавлей.
— Правда ли, что эмигрантское бюро посылает тебя в Грузию с секретным поручением?
Я стал отрицать, сказал, что еду в Марокко.
Вахтанг VI, законный царь Грузии, некогда отвез в Россию несколько тысяч отменных мужей. Но из его эмиграции ничего не вышло.
А ведь когда это было? В век легитимизма! Что же могут сделать эти серенькие журналисты?
Нет, нет, милые мои, я не поеду в Грузию. Я еду в Марокко, хочу помочь риффам в их борьбе против французов. Вообще я в таком настроении, что стал бы помогать чертям в борьбе против чертей же.
Да, да, я еду в Марокко, в Марокко!
Думайте, что это так. Не люблю, когда люди знают, где я, что я делаю, о чем думаю. Не люблю также, когда прохожие заглядывают мне в глаза. Мне очень нравится обычай венецианских грандов не появляться на улице без маски.
В то же время я терпеть не могу лжи (хотя и мне время от времени приходится лгать).
Я не выношу, когда обнажается мое подлинное лицо; вот отчего бывает, что клевещу на самого себя. Разве не утомительно всюду таскать с собой свое «я»?
Мне понятно, почему надевают маски европейцы на карнавалах или грузины во время праздника «берикаоба»,[24]
или почему дикарь Филиппинских островов, находясь в состоянии экстаза, носит на лице маску хищной рыбы.Париж, 17 апреля.
Сегодня обедали в Фоли-Бержер.
Элен Ронсер спросила для себя бифштекс. Я удивился: бледноликой весталке не к лицу кровавые бифштексы.
Здесь же приписка: «Уплатил хозяйке 35 франков, подарил швейцару 5 франков, цветочнице Луизе дал 10 франков, чтобы послала Элен цветов. Милая, может быть, их аромат заглушит твой католический запах…»
Париж, 18 апреля.
Профессор П. проводил беседу о буддизме и браманизме. К нехристианским религиям он относится тенденциозно. Напал на Ренана, раскритиковал позитивизм. Досталось и Ницше.
Не выношу этой профессорской спеси.
Христианство? Да ведь оно еще более углубило пропасть.
Господа! Темно в вашей библии, темно в откровениях Иоанна, так же, как и в вашем Нотр-Даме.
Вот готический храм. Он устремился вверх, к небу, как воплощение любви. Но и в нем, в готическом храме, темно!
(Тамар пропустила несколько страниц, так как они были написаны по-французски).
Уже третий месяц хожу в Лувр. Он занимает площадь не меньшую, чем иной провинциальный город. Три месяца тому назад я начал с экспонатов китайского искусства. Китай, Индо-Китай, Япония, Индия, Египет, Иран, Ассирия, Вавилония, Греция, Рим, Италия, Франция, Англия, Фландрия, Германия… Три месяца путешествует здесь мой взгляд. И вот наконец я дошел до Лукаса Кранаха.
Распятие, терновый венец, страдальческое лицо, воздвижение креста, тьма чудес!
Неужели человечество должно ходить по безднам страданий, чтобы в судный день вознестись на небо? О вампир, жадно пьющий человеческую кровь!
Я устал от дум об этих запутанных вопросах.