Похищение мечты

Видя, как слушатели кивают головой, соглашаясь с его мыслями, Бжезинский улыбался. "Цели у нас разные, господа, думал он при этом. - Вы хотите максимально использовать мои мозги. И чтобы это стоило вам подешевле. Я хочу с вашей помощью обрести такое социальное положение, которое отвечало бы моему таланту". С детства Бжезинский был ярым антисемитом. И тщательно это скрывал. Однажды он сделал такую запись в своем дневнике: "Будь на то моя воля, я дал бы нацистам возможность пройтись по всей планете огнем и мечом и искоренить еврейство тотально". Прочитавшая эту запись случайно мама будущего профессора пришла в восторг: "Ты шляхтич самых голубых кровей, Збигнев". Зная, что среди десяти присутствующих толстосумов четверо - евреи, он улыбался им особенно умильно, думал: "Жиды пархатые! Тряхните неправедно набитой мошной. Помогите успешно провести кампанию по моим выборам в Конгресс. Какой вам от этого профит? Матерь божья Ченстоховска простит вам два-три самых гнусных ваших греха. Я попрошу ее об этом лично". Один из четырех, нью-йоркский банкир Менахим Гольдберг с открытой неприязнью наблюдал за Бжезинским. Он, конечно же, ничего не знал о тайных взглядах профессора по еврейскому вопросу. Но чисто интуитивно этот "шановний пан" с негромким голосом и манерами утонченного аристократа все больше и больше раздражал Гольдберга. "Скользкая дрянь, типичный университетский выскочка с амбициями Маркузе и потенцией Герострата, - размышлял он. - Скажите на милость, чем, чем он вызывает такую неодолимую неприязнь?". В это время Бжезинский в очередной раз улыбнулся - теперь Менахиму Гольдбергу. банкир с облегчением улыбнулся в ответ. "Улыбка, его улыбка - в ней все дело. Как я раньше не понял это? Скользкий... Сейчас, наверно, без таких не обойтись. Да и в мое время, лет пятьдесят назад, они, помнится, процветали. Только тогда они, кажется, не так активно лезли в науку. Все больше орали свои песни по пивным. Да, профессор...".

- господа, я говорил достаточно долго, но даже вскользь не имел времени коснуться таких проблем, как национальная, новой советской элиты, военного лобби Кремля! Впрочем, все они - и многие другие - так или иначе освещены в тексте моего сегодняшнего сообщения, несколько экземпляров которого переданы секретарю мистера Парсела. Анализ, выводы, и рекомендации содержатся в особом приложении.

Первый же заданный ему вопрос заставил Бжезинского всерьез задуматься. Курт Рингельдорф, известный калифорнийский промышленник, щуплый человечек с холеной бородкой и усиками, спросил как бы невзначай: "Когда, по-вашему, началось интенсивное разложение советского общества и что этому способствовало решающим образом?". "Вы имеете в виду массовые репрессии тридцатых годов?" - выдержав паузу, осторожно ответил вопросом Бжезинский. "Нет", - усмехнулся едва заметно Рингельдорф, играя своими увесистыми золотыми очками. "Послевоенные неурожаи, карточная система, ленинградское "дело" 1948 года?" - словно размышляя вслух, говорил профессор, улыбаясь Рингельдорфу. Тот надел очки и обратился к своим коллегам, а не к Бжезинскому: "Мои специалисты считают роковым для красной России то обстоятельство, что в ходе войны миллионы советских солдат побывали в Европе. Сами того не ведая, они стали носителями бацилл будущего распада. Эти бациллы - неосознанное восприятие преимуществ Запада, западных свобод, западного изобилия - вопреки войне". "Признаться, мы не думали о таком подходе к проникновению русских в Европу", - в голосе Бжезинского прозвучали нотки растерянности. "А вы подумайте", - порекомендовал Рингельдорф. Профессор тотчас согласился: "Сэр, ваш совет - ценная помощь многим ученым Колумбийского университета".

Второй вопрос задал король авиапромышленности Артур Уэст, худощавый, подвижной брюнет, похожий на состарившегося, но сохранившего спортивную форму легкоатлета: "Какое действительное значение, с вашей точки зрения, имело развенчание культа генералиссимуса Сталина - для России, для ее союзников, для Запада?". "Низвержение рукотворного бога, как правило, всегда болезненно. В случае со Сталиным это было подобно хирургической операции на мозге русских и их идеологических попутчиков во всем мире. С нашей точки зрения это событие было всесторонне позитивным. Утрата веры в какие бы то ни было авторитеты; нигилизм - национальное бедствие". "Но что-то же Советы и получили в результате этой акции?" - воскликнул Рингельдорф. "Безусловно, - ответил быстро Бжезинский. - Однако, я полагаю, нас вряд ли может обрадовать хоть малейший их выигрыш...".

Было без семи десять, когда Джерри без звонка и стука вошел в хижину Лайонела Дорси в кэмпусе "Снежный человек".