Похищение Муссолини

Из Германии барон фон Штубер возвращался уже поздней осенью, тем не менее Подолье встречало его на удивление теплым, сухим, почти весенним утром. Небольшие, поросшие травами, поля казались нетронутыми речными лугами, даже потускневшая желтизна их не могла скрыть какого-то неестественного для этой поры весеннего пробуждения. Неестественного еще и потому, что на разрушенной, выжженной, щедро усеянной руинами, земле не могло и не должно было чувствоваться никакого пробуждения.

Во всяком случае, сейчас, глядя в ветровое стекло машины, которая везла его в город с полевого аэродрома, Штубер не желал видеть никаких признаков возрождения к жизни. Никаких! Все должно быть мертво и забвенно! Свой приговор этой земле он огласил именно этими словами: «Мертво и забвенно!»

У Штубера были все основания считать, что эта, еще одна, неожиданная поездка в Берлин, этот выхлопотанный отцом и замаскированный под вызов по служебным делам отпуск прошел более чем удачно. Конечно, беседы с отцом в узком кругу его друзей, потомственных саксонских аристократов, которые происходили в его родовом замке недалеко от Штендаля, особого энтузиазма не придавали.

Этим старосветским рыцарям-аристократам, ныне служащим и уже отставным генералам и полковникам, было совершенно ясно, что войну с Россией Гитлер проиграет. Им даже хотелось этого. Правда, они почему-то не допускали, что русские смогут ворваться в Германию и пройтись танками по их Саксонии. Убедили себя, что победами русских своевременно воспользуются англичане и американцы. И вообще, о близком поражении Гитлера в «саксомасонской ложе», как он называл группу, говорили настолько отстраненно, словно речь шла о некой далекой стране с ненавистным им режимом.

Эти «тайные вечери» удручали Вилли Штубера. Он солдат. Он жил этой войной, он делал на ней карьеру. Поэтому с ужасом думал о том, что в тысячах дворянских замков и имений Пруссии, Верхней и Нижней Саксонии, Померании, Баварии, Австрии плетутся сейчас точно такие же интриги. Десятки тысяч немцев с нетерпением ждут краха человека, благодаря идеям и усилиям которого была создана вся эта могущественная германская империя.

Он никогда не считал себя поклонником Гитлера. Но во время этой поездки как никогда остро ощутил, что ему, таким людям, как он, не обойтись без сильной личности во главе империи, не обойтись без воинственной идеологии.

Там, в замке близ Штендаля, он впервые почувствовал отвращение ко всем этим интригам. Хотя еще недавно гордился ими, как проявлением независимости от Гитлера, от фашистов, к которым, хотя и носил эсэсовский мундир, никогда в душе не причислял себя.

54

Наверное, с этим чувством отвращения и разочарования он и вернулся бы на Подолию, если бы не четыре недели, проведенные в диверсионной школе.

На пятый день после его приезда во двор замка на полном ходу влетел черный лимузин, из которого вышел почти двухметрового роста человек в черном кожаном плаще.

— А вот и наш друг, — без всякого энтузиазма сказал отец, наблюдая, как, широко расставив ноги и заложив руки за спину, этот верзила оглядывает окна и шпили старинного, порядком обветшавшего замка Штуберов с таким видом, словно перед ним руины павшей крепости.

— Генерал, — он уже давно обращался к отцу только так: «генерал», — да ведь это же Скорцени! — возбужденно воскликнул Вилли, бросаясь к двери, но отец уже перехватил его.

— Майора Скорцени, — генерал Штубер умышленно назвал его не штурмбаннфюрером, а майором, чтобы подчеркнуть разницу в чинах, — встретит мой ординарец.

— Но это действительно Скорцени! — не унимался Вилли. — Вы потому и пригласили меня к окну, что знали?..

— Надеюсь, ты понимаешь, что этого новоявленного «героя нации» штурмбаннфюрера Скорцени, — мрачно ответил отец, — я пригласил в родовое гнездо баронов фон Штуберов только ради тебя. Ради твоей карьеры. Будущей, послевоенной.

— Мудрое решение, генерал, — согласился Вилли, снова направляясь к лестнице, ведущей на первый этаж. Уже внизу, в приемной, он настиг медлительного престарелого капитана, ординарца генерала фон Штубера, грубо оттолкнул его у самой двери и предстал перед Скорцени.

— Гауптштурмфюрер Штубер? — жестко спросил Скорцени, пренебрежительным движением руки прерывая его приветствие. И, не дожидаясь ответа, бросил: — Вас трудно узнать. Рад видеть. В машину.

— Но, господин штурмбаннфюрер, генерал фон Штубер и я все же просим…

— Я с уважением отношусь к генералу фон Штуберу, — сухо, почти не шевеля губами, произнес Скорцени, и Штубер вдруг почувствовал то же самое, что чувствовал, когда встретился с этим человеком впервые: его взгляд гипнотически застыл на кирпично-пепельных бороздах шрамов, которыми была глубоко, небрежно пропахана левая щека и левая часть крупного выдающегося вперед подбородка штурмбаннфюрера. — У меня еще будет возможность оценить рыцарские доспехи из коллекции Штуберов. Вы в плаще. Этого достаточно. У нас слишком мало времени.

55