На другой день было заложено последнее «свободное» платье Женни, чтобы оказать помощь нуждающемуся другу. Карл сам отправился навестить Эккариуса и с нескрываемым удовольствием вручил ему полученные в ломбарде деньги.
Снова клевета — эта смертельным ядом пропитанная стрела, крапленая карта, порождение подлости и лжи, испытанное средство политической борьбы не на жизнь, а на смерть буржуазии с коммунизмом, — подобно зловонному желтому туману, окутала Маркса.
В 1859 году, в Париже, в одном из кабинетов дворца Тюильри, в личной канцелярии императора происходил следующий разговор:
— Выплатите немедленно через доверенное лицо сорок тысяч гульденов господину Карлу Фогту на пропаганду идей императора за границей. У нас не будет промаха, как это случилось с прусской полицией на Кёльнском процессе коммунистов.
— Фогт вне всяких подозрений в кругах немецкой эмиграции. У него солидная репутация добропорядочного демократа, талантливого ученого-натуралиста и неподкупного политического деятеля. Можно ли желать лучшего?
— Его отец — профессор медицины и славится своей больницей в Швейцарии, братья — почитаемые адвокат и врач. В Лондоне Фогт близок с Кинкелем и Герценом, с которым скоро, кажется, породнится. Сын этого богатого русского «звонаря» влюблен в мадемуазель Фогт и собирается на ней жениться.
— Великолепно. Все, что вы говорите, служит надежной гарантией. Наше нападение на коммунистов, главное, на их вожака Маркса, одержимого манией низвержения существующего порядка, будет уничтожающим.
— Если этот неуемный Спартак заподозрит в Фогте нашего друга и единомышленника, сами эмигранты сведут с ним счеты и разорвут его на части, отстаивая честь безукоризненного господина Фогта. Главное — полнейшая конспирация.
— Вы можете быть спокойны. Карл Фогт в этом лично заинтересован.
Вскоре Фогт, не теряя времени, принялся за бесчестное дело. Всю жизнь любой ценой он добивался популярности и видного общественного положения и кое-чего достиг, когда революционная волна 1848 года вынесла на поверхность немало человеческой пены. Избранный во Франкфуртское собрание, Фогт считался там лидером левых демократов и даже в последние, агонические дни этого болтливейшего из парламентов оказался одним из пяти его регентов. Это была вершина его карьеры.
Маркс и Энгельс, прислушиваясь к его многословию, сначала обзывали Фогта просто болтуном, но после 1849 года вынесли ему суровый приговор, так же как всем, кто, отстаивая интересы лавочников и мелких фабрикантов, обнаружил трусость, близорукость и приспособленчество. Фогт в статьях «Новой Рейнской газеты» был изобличен как один из демократов, который своим противодействием задушил все подготовлявшиеся революционные реформы. С той поры Карл Фогт затаил ненависть к коммунистам и ждал только часа, когда сможет отомстить. Близость к бонапартовской клике, сочувствие ее идеям и полученные тайно деньги из императорской кассы дали ему эту долгожданную возможность.
Карл Фогт, шарообразный пузатый господин среднего роста, предпочитал костюмы черного цвета и высокие накрахмаленные воротнички, на которых важно лежали отвислые щеки. Сюртук его был всегда тщательно разутюжен и застегнут на все пуговицы, штиблеты начищены. Он напоминал пивовара или сельского кюре.
После разгрома мартовской революции Фогт эмигрировал из Германии в Швейцарию, где постоянно жили его родные, преподавал в качестве профессора теологию, хотя специальностью его всегда была зоология. Студентам нравились его мшшоматериалистические воззрения. Он умудрялся, всячески оговариваясь, что верит в бога, повторять на своих лекциях вольнодумствующие утверждения о человеческом происхождении Иисуса.
— Христианство, — заявлял Фогт, — явилось страшной помехой для человеческого ума. Оно создало мрак средневековья, в котором человечество едва не осталось навсегда, и породило глупость и невежество… Нет ничего опаснее суеверия для грядущих судеб человечества; пет ничего пагубнее уверенности не только в собственной правоте, но и в необходимости помешать другим мыслить иначе. Это грозит смертью человеческому уму.
Такие разговоры создали зоологу Фогту репутацию независимого и смелого ученого. Герцен назвал его своим другом. Однажды Фогт поразил слушателей заявлением, что мысли находятся в таком же отношении к мозгу, как желчь к печени и моча к почкам.
Так, орудуя поверхностным, вульгарным материализмом, господин Фогт приобретал известность и доверие. Он отправил из Женевы некоторым лондонским немецким изгнанникам, в том числе и Фрейлиграту, приглашение сотрудничать в швейцарском еженедельнике и изложил заодно свою программу. Ознакомившись с нею, Маркс сказал кратко:
— Словоизвержение.
Но, вернувшись домой, тотчас же написал об этом Энгельсу: