Главным образом их беспокоила возможная травма головы от удара виском, так что они хотели оставить меня здесь до следующего дня. Кризисная команда также хотела бы осмотреть меня еще и завтра утром. Ночью каждые два часа приходила медсестра, которая будила меня, проверяя мое состояние, но, как правило, я и так не спала, напрягаясь при звуке шагов по коридору и вздрагивая при любом шуме. Иногда я просто смотрела на очертания крошечного тела мамы, которая спала рядом со мной на раскладушке, и считала ее дыхание.
Опыт последнего попадания в больницу научил меня, что если говорить, что тебе плохо, то это только продлит пребывание взаперти. Поэтому когда на следующее утро появилась кризисная команда, чтобы оценить мою эмоциональную устойчивость, я разыграла, что все в порядке. Их в основном интересовало, какую систему поддержки я ожидаю получить, когда выберусь отсюда. Я рассказала им, что регулярно посещаю психотерапевта, и они дали мне несколько телефонов горячей линии и список групп психологической помощи.
Они решили, что состояние у меня достаточно стабильное, чтобы можно было поговорить с копами, и я постаралась удовлетворить их, как только могла: нет, я не видела его лица; нет, я не рассмотрела номер машины; нет, я не знаю, почему какой-то долбаный придурок пытался напасть на меня.
Я думала, что они установят за мной круглосуточное наблюдение, но все, что они смогли пообещать, — это регулярное появление патрулей возле моего дома и установку специальной сигнализации с выходом сигнала прямо в полицейский участок. Они напомнили, чтобы я не расставалась со своим мобильным телефоном, обходила стороной припаркованные фургоны — ни фига себе! — и еще «внимательно смотрела по сторонам», продолжая при этом жить своей жизнью, пока они будут проводить расследование. Какой еще жизнью, интересно? Все это дерьмо и есть моя жизнь.
Доктора сказали, что я в норме и могу идти, но нужно, чтобы в течение следующих двадцати четырех часов за мной кто-нибудь приглядывал. Мама настояла, чтобы я поехала к ней домой, и я была настолько ошарашена, — а еще у меня все болело, я была подавлена и разбита, — что ухватилась за эту мысль. У мамы мы провели день за тем, что вместе смотрели на диване телевизор, а еще она приносила лед для моих ушибов и бесчисленное количество чашек чая. Я не возражала против того, чтобы она суетилась вокруг меня.
Чуть позже дядя Марк привез Эмму, и мама даже разрешила ей зайти в дом, сказав, чтобы та «охраняла Энни». И она таки охраняла меня. Хотя последний день Эмма провела у дяди Марка, она относилась к нему недоверчиво, лаяла на любой шум и недовольно рычала на маму всякий раз, когда та заходила в комнату. Уэйн вообще старался не попадаться собаке на глаза, чтобы дать ей время на адаптацию к новой обстановке.
В ту ночь мама спала со мной в одной кровати, совсем как в детстве, но из нас двоих отдыхала только она. Через несколько часов, когда мне так и не удалось уснуть, я отправилась к шкафу в прихожей с сотовым в руке и в сопровождении Эммы. Гари, единственный коп, с которым мне на самом деле хотелось поговорить, был также единственным человеком, который не появился ни в то утро, когда на меня напали, ни на следующий день. В больнице я спрашивала о нем, но мне сказали, что его снова нет в городе. Оказавшись в шкафу, я попыталась позвонить ему, но его сотовый переадресовал меня на голосовую почту.
Хотя все тело у меня болело, я свернулась клубочком в шкафу, однако и теперь не чувствовала себя в безопасности, и единственной моей мыслью было: «Появится ли у меня когда-нибудь это чувство безопасности вообще?» В конце концов я все-таки заснула, и мне снились кошмары, в которых меня преследовал белый фургон.
Сразу после своего возвращения домой после похищения я часто ходила в полицейский участок Клейтон-Фолс, чтобы посмотреть фотографии разыскиваемых преступников, но, несколько месяцев просматривая снимки всяких плохих парней и не находя среди них Выродка, я пришла в уныние. Полицейские показывали фото Выродка по телевизору, печатали во всех газетах и даже поместили на сайте Королевской канадской конной полиции среди неопознанных трупов, но для меня все это выглядело просто как изображение какого-то мертвого парня. Черт, даже если снимки и были как-то похожи на него, Выродок все равно слишком хорошо умел оставаться невидимым.
Они выяснили, что хижина и окружающий участок были куплены за наличные примерно за два месяца до моего похищения, но о человеке, который это сделал, не было никаких сведений — ни номера кредитной карточки, ни водительских прав, вообще ничего. У Выродка, видимо, было поддельное удостоверение личности. Он даже открыл банковский счет на вымышленное имя, чтобы платить налог с недвижимости, но в банке его тоже никто не запомнил.