Похищенная

— Иногда в жизни приходится переживать тяжелые времена, — сказал он. — Но это всего лишь испытание, и если мы остаемся сильными, то в конце концов бываем вознаграждены. — Он заглянул мне в глаза. — Дай руку, Энни.

Не отводя от меня взгляда, он положил мне в ладонь что-то маленькое и холодное. Я боялась посмотреть, что это.

— Когда-то очень давно я уже давал это кое-кому, но она этого не заслуживала.

Моя ладонь начала зудеть.

Он удивленно приподнял брови.

— Неужели тебе не хочется посмотреть на это?

Я медленно опустила глаза и увидела на ладони тонкую золотую цепочку.

Он протянул руку и пальцем коснулся крошечного золотого сердечка.

— Правда, красиво?

Мне ужасно хотелось зашвырнуть эту цепочку как можно дальше.

— Да, да, конечно. Спасибо, — сказала я.

Он взял цепочку у меня с ладони.

— Сядь, чтобы я мог надеть ее на тебя.

Когда холодный металл коснулся кожи, по моему телу пробежали мурашки.

Я хотела спросить, что случилось с девушкой, которой принадлежала эта цепочка, но побоялась, что он может мне ответить.

— Ну хорошо, док, я серьезно начинаю заниматься исследованием своего отношения — да, да, я знаю, что уже как-то делала это. Но сейчас я действительно начинаю вникать в природу вещей. Таких вещей, как, скажем, моя жизнь. Знаете, я, возможно, не всегда была маленькой жизнерадостной девочкой, до того как все это случилось, по целому ряду серьезных причин — смерть сестры, смерть отца, пьющая мать, туповатый отчим, но я, по крайней мере, не пыталась вынести все это дерьмо на всеобщее обозрение. А что теперь? Блин, да сейчас меня выводит из себя буквально каждый! Вы, репортеры, копы, почтальон, камень посреди дороги. Ладно, с камнем я, пожалуй, погорячилась. Честно, раньше я любила людей. Черт побери, можно даже сказать, что я была чертовски человечной личностью! А теперь?

Возьмите моих друзей. Они звонят мне или пытаются заходить в гости, они по-прежнему приглашают меня повсюду, но я при этом сразу начинаю думать, что им очень хочется расспросить, как продвигается следствие, или что это предложения типа «мы действительно должны были бы пригласить эту бедняжку с собой».

Посмотрите, с моей стороны думать так — не говоря уже о том, чтобы произносить это вслух, — выглядит недоброжелательно и по-детски, потому что мне следовало бы быть благодарной людям, которые хотя бы пробуют как-то заботиться обо мне, верно?

На самом деле в моей жизни происходит мало такого, чем мне хотелось бы поделиться, и я понятия не имею о половине всего того дерьма, которое они обсуждают между собой. Я не в курсе новостей кино, событий в мире, всяких тенденций и технологий. Поэтому если мне приходится сталкиваться с людьми во время непродолжительных вылазок во внешний мир, я спрашиваю об их жизни, и они облегченно вздыхают и начинают нести весь этот бред о кризисе рабочих мест, или о новом бой-френде, или о путешествии, в которое они отправляются. Я говорю себе: это звучит обнадеживающе и успокаивающе, что, несмотря на то что моя жизнь исковеркана, люди продолжают просыпаться по утрам и отправляются жить своей нормальной повседневной жизнью. Когда-нибудь и я смогу снова начать жаловаться на свою работу.

Но после того как мы прощаемся и я смотрю, как они уходят, возвращаясь в свою обычную, нормальную жизнь, Я снова начинаю чувствовать эту озлобленность. Я ненавижу их за то, что они не испытали той боли, которую испытывала я, ненавижу их за способность быть довольными собой. И еще ненавижу себя за эти ощущения.

Мне даже удалось отдалиться от Кристины, хотя без борьбы она не сдалась. Когда я вернулась в свой дом, она с ног сбилась, приводя там все в порядок, собирая мебель, занимаясь подключением всех коммунальных служб. Заботливое отношение когда-то было одной из черт, которая нравилась мне в ней больше всего. Черт, я бы с радостью позволила Кристине налаживать мою жизнь. Но когда она начала расхаживать по моему дому с книжкой по фэн-шуй, смотреть, что тут нужно переделать, чтобы я притягивала жизненную энергию, подсовывать мне списки телефонов психотерапевтов, — это было еще до вас, — а также брошюры по реабилитации для жертв изнасилования, я становилась все более склонной спорить с ней, а она становилась все агрессивнее.

Потом она зашла с другой стороны — типа «давай обо всем поговорим» — и начала приносить с собой вино и карты таро. Она раскладывала их, а потом зачитывала многозначительные фразы, вроде «Ты напряженно боролась в одиночку. Пришло время разделить свое бремя с самыми близкими людьми». Если до меня не сразу доходила вся глубина мысли, каждое подобное утверждение сопровождалось заглядыванием мне в глаза и выразительной паузой. Эти визиты, если они и не особо нравились мне, я, по крайней мере, как-то терпела. Но после того как однажды она, разложив карты, заявила:

— Ты никогда не сможешь уйти от этого, если не начнешь об этом говорить, — я потеряла терпение и сорвалась.

— Наверное, твоя жизнь, Кристина, действительно ужасно тебе не нравится, если тебе требуется копаться еще и в моем дерьме.