Похищенная, или Красавица для Чудовища

У них в Лафлере один такой столб тоже имелся с проржавевшими браслетами, которыми провинившимся фиксировали руки. Вот только столб этот уже давно превратился в коновязь, а о его изначальном предназначении все благополучно забыли.

Хозяева Лафлера были добры к слугам, и те отвечали им взаимностью. Флоранс, быть может, была бы рада время от времени использовать столб по назначению, но отец не позволял ей распускать руки. Ворчание же Мишель, ее пустые угрозы в адрес не всегда прилежных рабов и вовсе не воспринимали всерьез. Все знали, что пусть у средней Беланже буйный нрав и голова горячая, но сердце доброе. Мишель первой посылала за доктором, мистером О’Доннеллом, в Нью-Фэйтон, если кто-нибудь из слуг заболевал или получал увечья. А иной раз и сама могла помчаться в город как угорелая, потому что, как часто говорила, не доверяла «этим ленивым улиткам, которые до ночи будут непонятно где шляться».

– Гален, не делай этого, – прошептала Мишель, отводя взгляд от места наказания, и добавила, чувствуя, как ее захлестывает отчаяние: – Прошу…

Оказалось, что молить о чем-то садиста непросто. Язык не слушался, губы не желали шевелиться, и все внутри Мишель противилось этому проявлению покорности.

И тем не менее, собрав в кулак всю силу воли и придушив на время гордость, она выдавила из себя:

– Пожалуйста, не наказывай их. Они же ни в чем не виноваты.

– Еще не поздно занять их место. – Холодная улыбка Донегана дала понять, что он остался равнодушным к ее мольбам.

Роль палача досталась управляющему. Его Мишель уже успела возненавидеть почти так же сильно, как Галена, которого еще совсем недавно истово любила. Она ненавидела омерзительную ухмылку Бартела, просвечивавшую сквозь смоляные усы, которые он франтовски закручивал кверху. Ненавидела звучание его низкого надтреснутого голоса, охрипшего от табака. Проклинала за пренебрежение, что начинало сквозить во взгляде всякий раз, когда он на нее смотрел. Как будто дочь Вальбера Беланже была не свободной аристократкой, а купленной на торгах рабыней. Бессловесной куклой, доставленной в Блэкстоун для забавы испорченного мальчишки.

Впрочем – Мишель горько усмехнулась, – она действительно превратилась в бесправное, беззащитное существо. И благодарить за это следовало саму себя и мерзавку Мари Лафо!

А еще Донегана. Приворот приворотом, но никакие чары не способны за столь короткий срок превратить обходительного, всегда такого улыбчивого молодого человека, эталон хороших манер и пример для подражания многим джентльменам, в чудовище. Значит, чудовищем он был и раньше.

Просто она, Мишель, об этом не знала.

– Начинай! – бесстрастно скомандовал Гален, обращаясь к управляющему.

Ответив на приказ хозяина кривой ухмылкой, исказившей его и без того отнюдь не привлекательное лицо, мужчина безжалостно сдернул с рабынь льняные сорочки. Сначала с одной, обнажая перед притихшими «зрителями» темную, покрытую испариной кожу. Пышную, напряженно вздымающуюся грудь и округлый крепкий живот. Задержав на дрожащей девушке взгляд, Бартел шагнул ко второй служанке и то же самое проделал с ее одеждой. Светлые лоскуты, в которые превратилось нательное белье, опали на широкие бедра несчастных.

Шена зажмурилась, Анвира заплакала, в ужасе глядя на управляющего. Широко распахнув глаза, следила она за тем, как Бартел смачивает сыромятную плеть в соленой воде, плещущейся в глубокой лохани у его припыленных сапог. Как стряхивает плеть, заставляя ту извиваться черной гадюкой, а потом не спеша обходит своих жертв по кругу, размышляя, с кого начинать и куда наносить первый удар.

– Надеюсь, радость моя, этот урок пойдет тебе на пользу, – совсем близко, задевая дыханием мочку уха, послышался шепот Чудовища.

Это было еще одно прозвище, которым Мишель за минувшее утро удостоила в сердцах, и не раз, своего тюремщика.

– Вижу, ты делаешь все для того, чтобы я еще больше тебя возненавидела, – огрызнулась она. Помешкав, бросила с вызовом: – Хочешь, чтобы проклинала тебя каждую минуту во сне и наяву?!

Гален безразлично пожал плечами.

– Чтобы сделать тебя своей, любовь мне ни к чему. Наоборот, в ненависти ты для меня особенно желанна. Непокорность, милая, тебе к лицу. – Чуть наклонившись, коснулся губами кончиков дрогнувших пальцев. Мишель отшатнулась от жениха сестры и поспешила скрестить на груди руки, отгораживаясь от него. – Ты становишься похожей на маленькую дикую кошечку, и, уж поверь, со временем я сумею превратить тебя в ласкового и покорного котенка. А пока что ты мне нравишься такой, какая есть.

Небрежный взмах руки, и Мишель почудилось, будто воздух зазвенел, разлетаясь осколками, от истошного пронзительного крика рабыни. Багровая полоса отпечаталась на темной блестящей коже, влажной от пота, крови и соленой воды.

– Прекрати! Сейчас же прекрати! – закричала Беланже не своим голосом. Дрожащими пальцами принялась вытягивать из тугого пучка, стянутого на затылке, шпильки, бросая их в потоптанную множеством ног траву и позволяя каштановой копне свободно лечь на плечи. – Доволен? Я сделала так, как ты хотел. Считай, что урок усвоен!