Похищенная картина. Убийство у школьной доски. Обожатель мисс Уэст. Рубины приносят несчастье

И сейчас, войдя в комнату, Мечислав Доброзлоцкий извлек из шкафа набор инструментов для резьбы по золоту и, вооружившись лупой, занялся отделкой ренессансного перстня с большим, не до конца отшлифованным брильянтом. Лишь когда прозвучал гонг, ювелир запер шкатулку и спустился вниз к ужину.

Глава вторая

Рузя была довольна: к ужину гости сошлись вовремя. Только одно место поначалу было не занято. Пани Зося ждала, когда все усядутся за стол, чтобы, как обычно, устроить «большой выход» и продемонстрировать новый туалет. На сей раз — зеленое шелковое платье, узорчатое и в форме колокола, такое короткое, что едва доходило до середины бедра. Теперь стало ясно, почему пани Захвытович не пошла пить кофе с инженером. Перед ужином она побывала у парихмахера. Результатом визита была прическа высотой около четверти метра.

— Прекрасное платье! И цвет хорош, — съязвил художник. — Жаль, материи чуть-чуть не хватило.

Две другие дамы улыбнулись, а горничная отвернулась, ибо ей не полагалось смеяться над гостями. Однако самодовольства у пани Зоей нисколько не убавилось: она никак не могла согласиться с тем, что колено — отнюдь не самая красивая часть женской ноги и, выставляя его напоказ, не всякая дама делается привлекательнее. Зо-ся была счастлива, что снова обратила на себя всеобщее внимание. Она уже воображала, что входит в коротком платье в большой зал на втором этаже ресторана «Енд-русь». Все разговоры смолкнут тогда, и взоры гостей устремятся на нее, шествующую через зал в сопровождении двух видных молодых людей…

За ужином инцидентов не произошло. Ювелир возобновил беседу с пани профессором о своих драгоценностях. Пани Зося сидела не шевелясь, дабы не испортить прическу и не помять платье. Художник молчал, а пани Бася вступила в спор с паном Крабе насчет последних гастролей английского театра, приезжавшего недавно в столицу. Инженер обменялся с журналистом несколькими ничего не значащими фразами и первым встал из-за стола.

— Прошу прощения, но мне надо починить этот злополучный телевизор, а то мы не увидим «Кобры».

Слегка поклонившись, он вышел из столовой и направился в салон. Минуту спустя оттуда послышались вой и писк, свидетельствующие, что упрямый ящик без борьбы не сдавался.

Остальные спокойно закончили ужин. За чаем говорили — как и все последние пятнадцать лет — о том, что питание в «Карлтоне» стало значительно хуже. Первым поднялся пан Доброзлоцкий.

— Идете смотреть телевизор? — спросила пани Бася.

— Нет. Судя по звукам, которые доносятся из салона, идти пока незачем. Я появлюсь, когда начнется «Кобра». Пани Рузя, будьте так любезны, принесите мне через часок полстакана чаю, чтобы запить лекарство.

— Вы себя плохо чувствуете после сегодняшней прогулки? — забеспокоилась пани профессор.

— Напротив, я чувствую себя как молодой бог. Однако не забываю, что мне пятьдесят восемь лет и у меня гипертония. Надо каждый день, хочешь не хочешь, глотать свои таблетки.

Когда ювелир поднимался по лестнице на второй» таж, художник заметил:

— Интересно, сколько ему заплатили за его экспонаты? Должно быть, недурно… Ведь эти штучки стоят около миллиона злотых.

— Миллион? Ну, миллиона у меня нет. А то бы я дал такую цену за эту шкатулочку и неплохо бы заработал: миллиона полтора, не меньше.

— Но здесь бы вы не нашли покупателя.

— Как знать! У нас есть люди при деньгах. Есть и такие, кто в контакте с иностранцами. К примеру, пани Бася. Среди ее американцев наверняка нашелся бы любитель, который согласится потихоньку заплатить в долларах, а потом вывезти украшения за границу. Хотя бы в покрышке своей машины. Не так ли?

Пани Бася ничего не ответила. Взглянув на часы, она встала из-за стола и сказала:

— Уже половина восьмого. Я иду к «Кмицицу». У меня там встреча со знакомой.

Она вышла из столовой, направилась наверх и через несколько минут оставшиеся за столом увидели, как она выходила из «Карлтона».

— Интересно, сколько зарабатывает пани Бася? — спросил пан Крабе.

— Судя по ее расходам, немало, — ответил журналист. — Пользуется только парижской косметикой. Обувь у нее, как я заметил, итальянская. Платья тоже первоклассные. Она называла фамилию портнихи с улицы Хожей. Это самое элегантное и дорогое ателье в Варшаве. Надо полагать, кроме жалованья, она получает по разным поводам всякие подарки от американцев. Да и переводы дают кое-какой заработок.

— В общем, должность неплохая. Думаю, что ей платят не меньше четырех тысяч злотых, а с подарками и того больше.

Пани профессор улыбнулась:

— Как я знаю, у пани Баси сейчас серьезные денежный затруднения. Она жаловалась, что ей необходимы шестьдесят тысяч злотых, чтобы приобрести квартиру.

— Ну, я вас покидаю. Сегодня в киоске я купила «Монд». До «Кобры» успею его просмотреть.

Пани Зося нервно поглядывала на часы.

— Гуральской[10] гвардии что-то не видать, — заметил журналист.

— Не волнуйтесь, придут. Я тоже поднимусь наверх. Надо поправить прическу.

— Стоило бы и платье удлинить, — пробурчал художник, но пани Зося его уже не слышала, и очередная колкость осталась без ответа.