Филипп Карно курил трубку, выпуская клубы синеватого дыма. Нет ничего лучше, чем трубка после обеда, думал он, глядя на входящего в кабинет Рене. Эта комната была его любимой, прежде здесь работали его отец и дед. Филипп откинулся на спинку деревянного ажурного стула. Ему не нравились большие мягкие кресла, которые обволакивают тело, делая его изнеженным и капризным, а от этого портится дух, теряет твердость характер. Карно-отец, несмотря на свои шестьдесят с лишним, был подтянут, энергичен, находился в здравом уме и памяти. Только вот зубы пожелтели от постоянного курения, да морщины времени избороздили суровое лицо.
– Вы звали, отец? – в голосе Рене были уважение и скрытый страх.
– Садись, Рене.
В комнате повисла тишина.
– Эрик действительно вытащил сегодня утром огромного тунца? – наконец спросил Филипп Карно.
– Да, удивительный экземпляр, больше трех метров! Сравнится разве с тем, что вы лет пять назад поймали у берегов Крита. – Рене хорошо знал эту привычку отца подбираться к серьезному разговору издалека.
– Ты возьмешь Эрика завтра с собой?
– Нет причины менять команду, пока все идет хорошо.
– Трудно спорить, все складывается прекрасно. Однако никогда не следует забывать об осторожности. Если наши люди не ошиблись на счет этой американской красотки, то полицейские сели нам на хвост. Напомню, на этот раз вы должны забрать груз в районе сорокавесельной галеры. Не забудь взять статуи. Да-да, я знаю, что ты все усвоил, но лишний раз напомнить никогда не помешает.
«Сейчас вспомнит деда», – с тоской подумал Рене. Однако ошибся.
– Надеюсь, завтра у вас все пройдет нормально. – Старший Карно помолчал. – Что ты собираешься делать с этой русской? – неожиданно спросил он.
– Она мне нравится, отец. – Рене сам не мог понять, как признание сорвалось с его губ, но это было самым простым и верным объяснением ситуации.
Филиппу Карно пришлось собрать все свое самообладание, чтобы не дать волю эмоциям, однако корсиканский темперамент прорвался сквозь внешнее спокойствие.
– Сын мой, ты слишком часто стал загонять меня в тупик. Ты знаешь девушку всего несколько дней и говоришь о своих чувствах к ней. Вы любовники?
– Нет, отец, но…
– Это еще хуже, – мрачно перебил Карно. – Романтическая любовь – самая большая глупость, на которую только способен мужчина. Какие особенные достоинства нашел ты в ней, если считаешь, будто она заслуживает твоего внимания?
– Я сам в растерянности, отец, – тихо промолвил Рене. – Это загадка. Я увидел ее в бинокль, она лежала недвижно, я почти не разглядел ее лица. Но во мне все перевернулось, и я понял, что без нее мне нет жизни.
Лицо Карно исказилось от ярости.
– Ты просто сумасшедший! – заорал он. – Ты несешь бред, который простителен только тринадцатилетнему неоперившемуся птенцу! – Он с трудом перевел дыхание и продолжил более спокойно, но злым, полным презрения и боли голосом: – Ты подобрал на берегу умирающую, сброшенную со скалы девчонку, проявив к ней жалость. Жалость! Это я еще как-то стерпел, но сейчас ты заявляешь мне, что она твоя судьба. Никогда за всю свою жизнь я еще не слышал подобной чепухи. Никогда, ни от кого!
Старик действительно переживал, это видно было по его лицу. Рене сумрачно молчал. То, что он сейчас сказал, не укладывалось в сознании Филиппа Карно, и отец безмерно страдал от того, что у его любимого сына, его преемника вдруг помутился рассудок. «Боже, он считает, что влюбиться – это самое постыдное, что может сделать мужчина, – с грустью думал Рене. – Ничто – ни убийство, ни воровство, ни мошенничество – не может так опозорить сына Карно, как внезапная, не поддающаяся никакой логике, неугодная семье влюбленность».
– Вы правы, отец, – попытался Рене смягчить удар, который невольно нанес старику своим признанием, – я сам не понимаю, что за затмение на меня нашло.
Карно-старший, немного успокоившись, заметил, что у него погасла трубка. Он не спеша принялся ее раскуривать, пытаясь справиться с расходившимися нервами.
, – Тем более она русская! – напомнил Карно.
– Да, ее зовут Лариса Чарская. – Рене не понимал, какое это имеет значение.
Филипп сделал глубокую затяжку и выпустил большое кольцо дыма. Внимательно проследил за ним, и лишь когда оно растаяло, продолжил беседу:
– Значит, она человек ниоткуда и ее никто не будет искать.
– Что вы хотите этим сказать, отец? – насторожился Рене.
– Я имел в виду совсем не то, о чем ты подумал, – усмехнулся Филипп Карно. – Помнится, я говорил тебе, что в случае неудачи ты сам будешь разбираться с девчонкой. – Отец отложил трубку и взялся за инкрустированный ножик для резки бумаг. Он внимательно разглядывал узоры на ручке, словно хотел найти там ответы на снедающие его вопросы: – Она может оказаться полезной на берегу. Женщина иногда способна сделать во много раз больше, чем мужчина. Да, Лариса э-э-э…
– Чарская. Это ее фамилия по отцу, – Рене все еще не уловил ход мыслей отца.
– Значит, она тебе нравится?
Рене молча кивнул. Он весь был как натянутая струна.