Похищенная пришельцем

Ни с одним. Разве груфала могла сосредоточить внимание на одном мужчине? А на ракхии?

Я стиснул зубы. Никогда. Никогда.

Никогда я не хотел ничего большего.

Видимо Энджи была достаточно взрослой, чтобы ощущать романтические порывы, — что на самом деле заставило меня почувствовать облегчение от влечения, которое я испытывал к ней — которые считались совершенно естественными, если бы принцессу окружали ее хобсы. Я пытался объяснить Энджи, что она пожалеет об этом, а если бы сейчас рядом находились хобсы, то она и вовсе бы никогда на меня не посмотрела. А что, если она инстинктивно хотела свить гнездышко? Наверное, сейчас Энджи жалела, что выбрала для размножения именно меня. Единственная причина, из-за которой принцесса желала этого здесь, сейчас и со мной, заключалась в том, что, вероятно, у нее произошел какой-то гормональный сбой и путаница, так как рядом не оказалось ни одного хобса. Не сумев донести до Энджи эту информацию, я решил доказать принцессе, что ее реакции совершенно нормальны, поэтому ответил ей взаимностью… но в итоге я еще больше запутал девушку. Запутал своими противоречивыми действиями, хотя изначально это не было моим намерением. Я просто хотел остановить ее от ошибки, о которой она пожалеет… а не которой начнет стыдиться.

Весь оставшийся день я отчаянно пытался своими ласками и утешеньем уговорить ее улыбнуться.

Но я повредил кое-что, что нельзя было искупить прикосновениями.

Ее доверие.

Тевек! Интересно, как это повлияет на ее будущее. Уже не говоря о моем.

В какой-то момент, когда я прижал ладонь к ее щеке, Энджи отвернулась… но не злобно, а униженно… из-за чего я невольно зарычал.

Я злился на себя настолько сильно, что только через несколько мгновений заметил абсолютный шок на лице принцессы. И немного страха.

Я опустился на колени, игнорируя взгляды окружающих нас людей, чтобы наши глаза оказались на одном уровне.

— Я все сильно испортил, — попытался объясниться я, а затем сжал ее холодные ладошки в своих руках. — Но ты не сделала ничего плохого. Ничего, — подчеркнул я. Я смотрел ей в глаза, пытливо и наблюдательно, а она взирала на меня в ответ. Как же я надеялся, что Энджи увидит в моих глазах лишь искренность.

Видимо, так и произошло. Потому что она нерешительно сжала мои пальцы.

Я притянул принцессу в свои объятия. Мне было так приятно, ведь этот маленький знак значил, что ущерб не был непоправим.

Я пообещал себе, что больше никогда не отвернусь от нее.

Будто Энджи когда-нибудь еще раз решит рискнуть и повторить эту запутанную, смущающую, неудовлетворительную ситуацию. Я выдохнул прямо в ее волосы.

И почувствовал, как ее крошечная рука успокаивающе гладит мою спину.

Прощен.

Этот жест задел меня за живое.

Не существовало груфалы добрее, чем у меня.

В эту ночь я не хотел вновь идти в стойло. Я не был поклонником холода, но Энджи совершенно не переносила низкие температуры. А в стойлах было всего на несколько градусов теплее, чем на открытом воздухе, который напоминал жесткий арктический климат. Из-за этого я сильно волновался. Я часто задумывался, была ли Энджи больна, ведь ее тело не могло согреть себя.

Я лизнул ухо принцессы, определяя ее температуру, и мои подозрения подтвердились — внутреннее тепло принцессы не работало должным образом. Она была на несколько градусов холоднее, чем должна быть. А самое тревожное? В этот раз Энджи даже не показала мне язык.

Поэтому мы остановились в таверне, пытаясь отогреться. Я намеревался держать ее здесь до тех пор, пока таверна не закроется на ночь. Чем дольше принцесса пробудет в тепле, тем лучше. Отблески огня плясали на ее лице. Я полулежал, пока ее мягкое пышное тело растянулось на мне. Я поставил стул близко к огню, заранее убедившись, что Энджи ничего не угрожает. Жар был настолько сильным, что моя чешуя начала изменять цвет. Принцесса прижалась ко мне и крепко уснула, наконец-то успокоившись.

Когда мой нос уловил запах хобса, то я чуть не уронил Энджи.

Мое сердце екнуло.

Я задрал голову так, что мои рога вонзились в стул, и стал отчаянно изучать толпу. Осторожно я позволил Энджи медленно сползти с моей груди. Девушка даже не пошевелилась. Она просто распласталась на моих бедрах, словно больше не имела костей. Энджи верила, что я могу уберечь ее от всех бед и пришельцев.

И вот появился хобс.

На меня уставился испещренный шрамами от сражений сутулый страж. Он выглядел потрясенным также, как и я. Но меня пугало не только его присутствие.

Это было извивающееся чувство собственничества, которое держало меня в плену. Оно боролось с моим контролем, призывая атаковать и защищаться, чтобы хобс не забрал мою Энджи.

Моя Энджи? А как же мои обещания самому себе о временном характере отношений? Могло ли одно лишь утверждение, что принцесса принадлежит мне, помешать ей быть с хобсом?

НЕТ. Она МОЯ.