— Это имело бы больше смысла. Ты слишком покорна. Чересчур подчиняешься своему року.
— Ты говоришь — рок, я говорю — судьба.
— Это синонимы, принцесса. В любом случае я ожидал чуть больше эмоций в этот знаменательный день.
— Почему? Разве я не продемонстрировала, что я здесь, с тобой? В тот день ты всех выгнал из бального зала, Фелипе. Велел всем уйти, а я все же осталась. Ты мне рассказал про мать, и я была с тобой. Я показывала тебе произведения искусства. Отдала тебе свое тело, продолжала делать так каждую ночь с тех пор и впредь буду. Ты единственный, кого, кажется, возмущает грядущая свадьба. Несмотря на то что ради этого события ты пересек земной шар и совершил преступление.
Он помрачнел, его настроение ухудшилось.
— Нет. Меня удивляет отсутствие у тебя эмоций. — Он вышагивал по комнате, потом остановился перед ней. — Тебе надо что-то почувствовать. Ты должна что-то сделать.
— Я исповедовалась тебе в своей любви. И не моя вина, что ты не считаешь любовь эмоцией, Фелипе. Но должна заметить, на свете существуют и другие эмоции, помимо злости, горя, ненависти. И они также имеют значение.
— Да, ты выглядишь очень счастливой.
Она моргнула, уголки губ поползли вниз.
— Я не уверена, что слишком счастлива. Немного боюсь. Как все сложится между нами. Что может произойти дальше. Какими способами ты будешь причинять мне боль. Но я люблю тебя. Приняла решение и не собираюсь притворяться, приклеивать на лицо искусственную улыбку, если испытываю сложные чувства.
Эти слова вызвали его гнев, сработав как спичка, поднесенная к бензину.
— Так ты признаешь, что не очень-то стремишься замуж. Все твои слова о любви навсегда — это просто слова. Причина в том, что ты, сжав зубы, пытаешься выполнить свой долг. А еще лжешь нам обоим о своих чувствах, чтобы попытаться оправдать происходящее.
— Нет, — сказала она приглушенно. — Нет. И я не знаю, что сделать, чтобы доказать тебе, что это не так. Раздевания догола в музее недостаточно? Рассказа о том, как я усердно старалась все это время заслужить любовь, тоже недостаточно?
— Нет, этого недостаточно. Ты здесь, потому что хочешь получить доступ к твоей семье. Боишься уйти, потому что опасаешься за свою страну и народ. Играешь роль мученицы, — он словно выплевывал эти слова, — и делаешь это для успокоения собственной совести. Таким образом ты чувствуешь себя нужной, особенной. И если ты называешь это любовью, пусть будет так. Но это не оградит тебя от жизни со мной, принцесса.
Она схватила его за галстук.
— Меня не нужно ограждать от тебя. Не смей обвинять меня в слабости, во лжи. Я всю жизнь пыталась плыть по течению, не создавая волн. Пыталась быть достойной заботы, которую проявляли мои родители. Ты прав. Я всю жизнь пытаюсь быть идеальной. Пытаюсь поступать правильно, делать как лучше. Словом, все возможное, чтобы никто не пожалел о том, что взял меня в семью. Однако с тобой все иначе. Я не боюсь тебя, не боюсь с тобой бороться, задеть тебя. Не ошибитесь, король Фелипе. Когда говорю, что я готова стать королевой, это вовсе не значит, что я готова быть твоим аксессуаром. И не собираюсь смиренно стоять рядом. Я намерена изменить ситуацию и в стране, и в твоей жизни. Если придется задеть тебя, я сделаю это. Если придется бороться с тобой, я и это сделаю. Ты никогда не будешь таким, как твой отец, Фелипе, я не позволю этого, поскольку знаю тебя и вижу, что ты лучше, чем кажешься. Ты можешь этого не знать, но я-то знаю. Знаю.
Он схватил ее запястье и потянул руку, пытаясь оторвать пальцы от галстука.
— Ты думаешь, моя мать думала, что станет жертвой отца? Сильно сомневаюсь. И все же… все же.
— Я не твоя мать. — Брайар поглаживала пальцами его губы, удовлетворенно отметив, что он реагирует на ее прикосновение. — А ты — не твой отец.
— Такая уверенность во мне. — Он раскрыл губы, кусая зубами ее пальцы, оставляя небольшие отметины. — Почему? Отчего?
— Любовь, Фелипе. Та, которую ты считаешь ложью. Случайностью. Но это не так. Это то, что будет держать тебя на плаву, удерживает меня рядом с тобой. Я хочу быть с тобой, стать нужной тебе. Идеальной для тебя.
Она пыталась быть идеальной для отца и матери, заботившихся о ней, потом прибыла сюда и почувствовала себя свободной от чужой опеки. Теперь она заботилась и любила его. И вернулась к попыткам быть кем-то.
Она почувствовала, что он тоже это осознал.
— Была ли любовь в том, чтобы видеть, как мать прыгает в окно, Брайар? Ведь это единственная любовь, которую я когда-либо знал, мягкая и слабая. Это может быть использовано против тебя. Может тебя уничтожить.
— Ты думаешь, что уничтожишь меня, Фелипе? И злишься на меня за то, что я думаю иначе? Именно это сейчас происходит? — Она нервничала, голос дрожал. Он уничтожит ее? Это в его власти. Но ей все равно.
— Почему ты вообще поверила в меня? В этом нет ничего хорошего. Ничего не выйдет.
— Чего ты хочешь? Тащить меня к алтарю, упирающуюся и кричащую, чтобы тебя воспринимали злодеем? Это неправда, потому что ты заботишься о своей репутации. Так что ты сам играешь злодея. Но я по-прежнему не понимаю почему.