Похищенное дело. Распутин

Юсупов: «У стола, на том месте, где мы его оставили, лежал убитый Распутин… Тело было неподвижно, но прикоснувшись… я убедился, что оно еще теплое. Тогда, наклонившись, я стал нащупывать пульс, биения его не почувствовал… Из раны мелкими каплями сочилась кровь… Не зная, зачем, я вдруг схватил его и встряхнул… тело… упало на прежнее место… Постояв над ним некоторое время, я уже хотел уходить, но мое внимание было привлечено легким дрожанием века в левом глазу… Лицо… конвульсивно вздрагивало… все сильнее и сильнее… Вдруг его левый глаз начал приоткрываться… задрожало правое веко и… оба глаза… с выражением дьявольской злобы впились в меня…»

И тут начинается обычная сцена из триллеров всех времен и народов – «дьявол оживает»…

«Случилось невероятное. Неистовым, резким движением… Распутин вскочил на ноги… Изо рта у него шла пена. Он был ужасен. Комната огласилась диким ревом, и я увидел, как мелькнули сведенные судорогой пальцы. Вот они, как раскаленное железо, впились в мое плечо и старались схватить за горло… Оживший Распутин хриплым шепотом повторял мое имя… Обуявший меня ужас не сравним ни с чем… Я пытался вырваться, но железные тиски держали с невероятной силой… В этом отравленном и прострелянном трупе, поднятым темными силами для отмщения своей гибели, было до того страшное, чудовищное… я рванулся и последним невероятным усилием вырвался. Распутин, хрипя, повалился на спину, держа в руке мой погон, оборванный им… Я бросился наверх, к Пуришкевичу… „Скорее… револьвер! Стреляйте, он жив!“… Распутин на четвереньках карабкался по ступенькам лестницы».

А в это время Пуришкевич, закурив, «медленно прохаживался в кабинете наверху». И вдруг «какая-то внутренняя сила» подтолкнула его к столу, где лежал его «соваж», и заставила положить револьвер в карман брюк. Потом опять-таки «под давлением неведомой силы» он выходит на лестницу. И там слышит «нечеловеческий крик Феликса: „Пуришкевич, стреляйте! Стреляйте! Он жив! Он убегает!“». И видит Юсупова. «На нем буквально не было лица, прекрасные… глаза лезли из орбит… в полубессознательном состоянии… не видя почти меня, с обезумевшим взглядом… кинулся на половину своих родителей… До меня стали доноситься чьи-то… грузные шаги, пробиравшиеся к выходной двери».

Выхватив «соваж», Пуришкевич бегом бросается вниз по лестнице. «Григорий Распутин… которого я полчаса назад созерцал при последнем издыхании… переваливаясь с боку на бок, быстро бежал по рыхлому снегу во дворе дворца вдоль решетки».

Пуришкевич «не мог поверить своим глазам», но тут он услышал громкий крик Распутина на бегу: «Феликс, Феликс… все скажу царице!» И он «бросился за ним вдогонку и выстрелил… в ночной тишине раздался чрезвычайно громкий звук».

И – промах! «Распутин поддал ходу». Пуришкевич «вторично выстрелил на бегу и опять промахнулся». Распутин уже подбегал к воротам. Тогда Пуришкевич «укусил себя за кисть руки… чтобы заставить себя сосредоточиться», и третьим выстрелом «попал ему в спину… он остановился». Четвертым выстрелом «попал ему в голову… и он снопом упал… в снег и задергал головой».

Распутин вытянутыми руками скреб снег. И подбежавший Пуришкевич с яростью «ударил его ногой в висок»…

Но при этом Пуришкевич почему-то не слышит и не видит, как в ночной тишине его окликает выбежавший во двор Феликс.

Юсупов: «Два выстрела прогремели… Выскочив на парадную лестницу, я побежал вдоль Мойки, чтобы встретить Распутина в случае промаха Пуришкевича… я сам был безоружен, потому что отдал револьвер великому князю… Всех ворот (ведущих из двора. – Э. Р.) было трое, и лишь средние не заперты. Через решетку я увидел, что именно к этим влекло Распутина звериное чутье… Раздался третий выстрел… потом четвертый… Я увидел, как Распутин покачнулся и упал у снежного сугроба… Пуришкевич подбежал к нему и остановился возле тела… Я его окликнул, но он не слышал…»