— Для начала они пожелали узнать, что я вообще делал на станции метро «Степни Грин». Я ответил, что работал в саду неподалеку от квартала Эппинг-Форест и босс подвез меня до станции по пути домой. Когда я поднялся на платформу, то увидел, как вы бежите за поездом, и подумал, что вы непременно погибнете, поэтому помчался за вами, чтобы остановить.
— Вы видели ее? Вы видели Антонию?
— Женщину в поезде? Нет. Мне очень жаль.
Плечи у Эммы понуро опустились. Хотя чего, собственно, она ожидала? Даже если бы он
Скорее для собственного успокоения, а не для того, чтобы сделать ему приятное, она сказала:
— По крайней мере, вы видели Риччи. Полиция обращается со мной так, что иногда мне кажется, будто они считают, что я его выдумала.
Рейф переступил с ноги на ногу.
— Понимаете, — пробормотал он, — собственно говоря, я не видел вашего малыша.
Эмма уставилась на него, не веря своим ушам.
— Но вы должны были заметить его. Вы же были там!
— В общем-то, да. Но, как я и объяснил полицейским, я видел лишь, что вы держались за какой-то ремешок, торчавший из дверей вагона. И только потом, когда вы рассказали мне о ребенке, я понял, в чем дело.
— Но ведь вы…
Естественно. Теперь и Эмма вспомнила. Он подумал, что в вагоне был не Риччи, а сумочка. Этот человек оказался слеп. И он ничем не мог ей помочь. Она отвернулась. В горле у нее застрял комок, она задыхалась. И она больше ничего не желала слушать.
— Мне очень жаль. — Голос Рейфа звучал пристыженно и сочувственно. — Правда, жаль.
Эмма не нашлась что ответить.
— Как вы справляетесь со всем этим?
Черт возьми, о чем он думает, задавая такие вопросы?
— Я чувствую себя самым большим растяпой на свете. — Рейф со злостью стукнул кулаком по ни в чем не повинному рюкзаку. — Мне не следовало оставлять вас одну. Я должен был нажать кнопку сигнализации.
Мертвым голосом Эмма возразила:
— Зачем? Я же сама попросила вас не делать этого.
— Мне не следовало вас слушать. Вы были не в том состоянии, чтобы отдавать отчет в своих поступках.
Эмма отковырнула от перил кусок ржавчины. Позади нее неловко переминался с ноги на ногу Рейф. Один из тех неугомонных типов, которые всегда должны спасать попавшее в беду человечество. Но она не сделала попытки прийти ему на помощь.
— Ну, — сказал он наконец, — пожалуй, мне пора. Вам наверняка хочется побыть одной.
Он исчез из поля ее зрения. Шуршание. Это он пропихивает свой рюкзак в двери. Повинуясь безотчетному порыву, Эмма обернулась к нему:
— Подождите.
— Да? — Рейф замер на месте. В сумерках его глаза приобрели какой-то странный оттенок — пронзительный светло-коричневый, причем настолько светлый, что казался почти золотистым.
Он пытался помочь ей, она не может этого отрицать. Возможно, у него ничего не вышло, но он по крайней мере пытался. И это было намного больше того, что сделали люди, которые оказались рядом с ней.
— Вы служили в полиции, — сказала она. — Заметили бы вы, если бы они что-то недоговаривали? Существует ли причина, по которой они не ведут поиски Риччи должным образом?
— Почему вы так думаете?
— Потому что что-то здесь не так. — Теперь, когда она выразила свои сомнения вслух, они показались ей еще более убедительными. — Не знаю почему, но у меня сложилось впечатление, что они мне не верят. И средства массовой информации тоже не выказали никакого интереса к этому делу. Сегодня утром о Риччи ничего не сообщалось на первых страницах газет, а ведь это маленький мальчик, которого похитили, и они просто обязаны кричать об этом во весь голос. Просто
Голос ее поднимался все выше и выше, но потом сорвался и перешел в хрип. Она так и не смогла закончить предложение.
Рейф ответил:
— Я уверен, что в таком деле, когда речь идет о похищении ребенка, они делают все возможное.
— Тогда почему они не нашли его? — закричала Эмма. — Почему они
Рейф явно чувствовал себя не в своей тарелке.
— Им нужна хоть какая-нибудь зацепка. Полагаю, вы уже обо всем рассказали и добрую сотню раз мысленно прокрутили случившееся в голове. Но, может быть, вы упустили из виду что-нибудь, что-то совсем незначительное, что могло бы помочь идентифицировать женщину, которая увела с собой вашего малыша?
— Вы что же, думаете, я бы не сказала, если бы вспомнила? Я все время только и делаю, что думаю об этом. Снова и снова. Потому что ни о чем другом я думать не в состоянии.
— Я знаю, — сказал он. — Я знаю.
Эмма отвернулась. Этот разговор оказался бессмысленным. Все было безнадежно. Он ничем не мог ей помочь.
— Может быть, мне стоит нанять частного детектива, — сказала она, обращаясь больше к себе, чем к нему.