Похищенный, или приключения Дэвида Бэлфура

- Мистер Стюарт, - проговорил я, и голос мой дрожал, как натянутая струна, - вы меня старше, и вам бы следовало знать, как себя вести. Ужель вы ничего умнее и забавней не нашли, чем колоть мне глаза моими политическими убеждениями? Я полагал, что, когда люди расходятся во взглядах, долг джентльмена вести себя учтиво; кабы не так, будьте уверены, я вас сумел бы уязвить побольнее, чем вы меня.

Алан стоял передо мною, шляпа набекрень, руки в карманах, чуть склонив голову набок. При свете звезд мне видно было, как он слушает с коварной усмешкой, а когда я договорил, он принялся насвистывать якобитскую песенку. Ее сочинили в насмешку над генералом Коупом, когда он был разбит при Престонпансе.

Эй, Джонни Коуп, еще ноги идут?

И барабаны твои еще бьют?

И тут я сообразил, что сам Алан бился в день сражения на стороне короля.

- Что это вам, мистер Стюарт, вздумалось выбрать именно эту песенку? - сказал я. - Уж не для того ли, чтоб напомнить, что вы были биты и теми и этими?

Свист оборвался у Алана на устах.

- Дэвид! - вымолвил он.

- Но таким замашкам пора положить конец, - продолжал я, - и я позабочусь, чтобы отныне вы о моем короле и моих добрых друзьях Кемпбеллах говорили вежливо.

- Я - Стюарт... - начал было Алан.

- Да-да, знаю, - перебил я, - и носите имя королей. Не забывайте, однако, что я в горах перевидал немало таких, кто его носит, и могу сказать о них только одно: им очень не грех было бы помыться.

- Ты понимаешь, что это оскорбление? - совсем тихо сказал Алан.

- Сожалею, если так, - сказал я, - потому что я еще не кончил; и коли вам присказка не по вкусу, так и сказка будет не по душе. Вас травили в поле взрослые, невелика ж вам радость отыграться на мальчишке. Вас били Кемпбеллы, били и виги, вы только стрекача задавали, как заяц. Вам приличествует о них отзываться почтительно.

Алан стоял как вкопанный, полы плаща его развевались за ним на ветру.

- Жаль, - наконец сказал он. - Но бывают вещи, которые спустить нельзя.

- Вас и не просят ничего спускать, - сказал я. - Извольте, я к вашим услугам.

- К услугам? - переспросил он.

- Да-да, я к вашим услугам. Я не пустозвон и не бахвал, как кое-кто. Обороняйтесь, сударь! - и, выхватив шпагу, я изготовился к бою, как Алан сам меня учил.

- Дэвид! - вскричал он. - Да ты в своем уме?

Я не могу скрестить с тобою шпагу. Это же чистое убийство!

- Раньше надо было думать, когда вы меня оскорбляли, - сказал я.

- И то правда! - воскликнул Алан и, ухватясь рукой за подбородок, на миг застыл в тягостной растерянности. - Истинная правда, - сказал он и обнажил шпагу. Но я еще не успел коснуться ее своею, как он отшвырнул оружие и бросился наземь. - Нет-нет, - повторял он, - нет-нет. Я не могу...

При виде этого последние остатки моей злости улетучились, осталась только боль, и сожаление, и пустота, и недовольство собой. Я ничего на свете не пожалел бы, чтоб взять назад то, что наговорил; но разве сказанное воротишь? Я сразу вспомнил былую доброту Алана и его храбрость, и как он меня выручал, и ободрял, и нянчился со мной, когда нам приходилось трудно; потом я вспомнил свои оскорбления и понял, что лишился этого доблестного друга навсегда. В тот же миг мне занеможилось вдвойне, в боку резало как ножом. Я чувствовал, что вот-вот потеряю сознание и упаду.

Тут меня и осенило: никакие извинения не сотрут того, что мною сказано; тут нечего и думать, такой обиды не искупить словами. Да, оправдания были бы тщетны, зато единый зов о помощи может воротить мне Алана. И я превозмог свою гордость.

- Алан! - сказал я. - Помогите мне, не то я сейчас умру.

Он вскочил с земли и оглядел меня.

- Я правду говорю, - сказал я. - Кончено дело. Ох, доведите меня только хоть до какой-нибудь лачуги - мне легче там будет умереть.

Прикидываться не было нужды; помимо воли я говорил жалобным голосом, который тронул бы и каменное сердце.

- Идти можешь? - спросил Алан.

- Нет, - сказал я, - без помощи не могу. Ноги подкашиваются вот уже час, наверно; в боку жжет, как каленым железом; нет мочи вздохнуть. Если я умру, Алан, вы меня простите? В душе-то я вас все равно любил - даже когда сильней всего злился.

- Тише, не надо! - вскричал Алан. - Не говори ничего! Дэвид, друг сердечный, да ты знаешь... - Он замолк, чтобы подавить рыдание. - Давай, я тебя обхвачу рукой, вот так! - продолжал он. - Теперь обопрись хорошенько. Черт побери, где же найти жилье? Погоди-ка, мы ведь в Бэлкиддере, здесь домов сколько хочешь, и к тому же здесь живут друзья. Так идти легче, Дэви?

- Да, так, пожалуй, дойду, - и я прижал его руку к себе.

Он опять едва не заплакал.

- Знаешь что, Дэви, никудышный я человек, вот и все; ни разумения во мне, ни доброты. Как будто не мог запомнить, что ты совсем еще дитя, и что тебя, конечно, ноги не держат! Дэви, ты постарайся меня простить.

- Дружище, довольно об этом! - сказал я. - Оба мы хороши, чего там! Какие есть, такими надо принимать друг друга, дорогой мой Алан! Ой, до чего же бок болит! Да неужели тут нет никакого жилья?