Похищенный. Катриона

— Нет, Алан, нет. Ну посуди сам. Его и так будут искать. Мунго Кэмпбелл уж точно везде развесит афиши. Что из того, если и я о нем объявлю? И потом, Алан, у меня же семья.— Он умолк, Алан не отвечал ни слова.— И еще пойми,— продолжал Джеймс,— ведь присяжные-то будут Кэмпбеллы.

— Что ж, одно только утешение,— проговорил Алан в раздумье,— имени его никто не знает.

— И не узнает никто, клянусь тебе, Алан! — воскликнул Джеймс с таким жаром, как будто и впрямь знал мое имя и теперь готов был его забыть, чего бы это ему ни стоило.— Я только укажу его приметы, одежду, лета и прочее. Ты мне позволишь? Другого выхода я не вижу.

— Да, удивляюсь тебе,— суровым голосом сказал Алан.— Что же это получается? Сперва даешь ему одежду, а потом эту одежду укажешь в объявлении?!

— Нет, нет, Алан, я опишу лишь ту одежду, в какой он был, ту, прежнюю, в которой его видел Мунго.

Я взглянул на Джеймса; казалось, он совсем пал духом. Он цеплялся за каждую соломинку, и, вероятно, все это время ему представлялись лица его заклятых врагов там, на скамье присяжных, а за ними, как в неотвязном кошмаре, всплывала виселица.

— А вы, сударь, что на это скажете? — обратись ко мне, спросил Алан.— Вы в этом доме под охраною моей чести, а посему мой долг велит делать так, чтобы ничто не перечило вашей воле.

— Я могу сказать только одно,— отвечал я.— Я здесь впервые, и спор ваш мне не совсем ясен. Простой здравый смысл подсказывает, что винить надобно виноватого, то есть того, кто стрелял. Объявите о нем, как это у вас называется, пусть его ищут и судят, и тогда ни в чем не повинные люди избавятся от незаслуженных обвинений.

При этих словах Алан и Джеймс в ужасе закричали, чтобы я немедленно остановился, ибо о том, что я предлагал, и речи быть не могло. Что подумают Камероны?! Эти слова лишь подтвердили мой подозрения, что стрелял кто-то из Камеронов, вероятно из Мамора.

— А потом,— восклицали они,— неужели тебе не ясно: этого малого могут схватить, если объявить его приметы. Ты, должно быть, сказал не подумав, ты не мог так подумать!

Они говорили это с таким искренним убеждением, что у меня от отчаяния опустились руки. Спорить было бесполезно.

— Что же, объявляйте обо мне, коли так надо, объявляйте об Алане, хоть о самом короле Георге! В конце концов, все мы трое безвинны, а это главное. По крайней мере, сэр,— подавив раздражение, обратился я к Джеймсу,— я Алану друг и ради друзей и близких моего друга готов на все.

Говоря это, я старался придать своему лицу выражение живейшей готовности, потому что Алан уже смотрел на меня с беспокойством. «К тому же,— мелькнуло у меня в голове,— они все равно развесят афиши с моими приметами, стоит мне только выйти из этого дома». Но тут я увидел, как жестоко я ошибался в этих людях. Не успел я договорить, миссис Стюарт, вскочив со своего места, с плачем кинулась мне на шею, затем подбежала к Алану, благодаря небо за нашу доброту и участие.

— Для тебя-то, Алан, это священный долг. Но каков юноша! В горький час пришел он в наш дом и застал нас в беде, увидел мужа моего, просящего и умоляющего. Его, который рожден, чтобы повелевать, как король! О, благородный юноша, мне не суждено узнать ваше имя, но ваш образ сохранится в моем сердце, и, покуда оно бьется у меня в груди, я буду хранить этот образ и благословлять вас.

С этими словами она поцеловала меня и вновь, зарыдала, чем повергла меня в крайнее смущение.

— Ну, полно, полно, право,— проговорил решительно сбитый с толку Алан и обратился ко мне: — В июле светает рано, завтра в Аппине поднимется кутерьма, прискачут драгуны, начнут кричать «Круахан»[36]

, забегают красномундирники. Пора, сударь, в дорогу.

Мы попрощались и снова пустились в путь, держа направление на восток. Стояла темная, тихая, чудная ночь. Вокруг простирались все те же холмы и ложбины.

Глава 20 БЕГСТВО. НА СКАЛАХ

Мы то шли, то пускались бегом, а когда начало светать, то уже все больше бежали, все реже сбавляли шаг. Местность с виду казалась пустынной, но только на первый взгляд: в ложбинах между холмами и на отлогостях гор скрывались дома и хижины. Я насчитал их около двадцати. Завидя жилище, Алан бежал вперед, стучался в окошко, откуда высовывалась заспанная голова хозяина, и с минуту-другую они о чем-то толковали. Так в Горной Стране передавались новости, а это было делом настолько важным и безотлагательным, что даже теперь, удирая от виселицы, Алан не вправе был им пренебречь. Как видно, и другие горцы передавали новости с неменьшим усердием, ибо в большей части домов к нашему приходу уже обо всем знали. В тех домах, где еще не знали, известие о смерти Кэмпбелла встречали скорее с ужасом, нежели с радостью.