Похищенный. Катриона

- Вот и вся ваша благодарность, мистер Дэвид! - сказал он. И после некоторого молчания добавил, вставая: - Ну что же, мое желание не исполнилось и нам не удалось понять друг друга. Оставим это. Вас известят, где, когда и кому вы должны будете дать предварительные показания. А пока мои барышни уже заждались вас. Они мне никогда не простят, если я задержу их кавалера еще дольше.

После чего я был передан в руки трех граций, туалеты которых показались мне сказочными, а сами они - прелестными, как букет цветов.

Когда мы вышли из дверей, произошло незначительное происшествие, которое позже оказалось очень и очень значительным. Я услышал громкий и короткий свист, словно кому-то был подан сигнал, и, оглянувшись, успел увидеть рыжую голову Нийла из Тома, сына Дункана, но он тут же исчез, и, как ни озирался я вокруг, нигде не мелькнула даже юбка Катрионы - я, конечно, был уверен, что он сопровождает свою молодую госпожу.

Три мои надзирательницы повели меня через Бристо и Брунтсфилдское поле для гольфа и далее по дорожке в парк Хоуп, очень красивый, с усыпанными песком аллеями, со скамьями, беседками и сторожем при них. Дорога туда оказалась неблизкой, и две младшие барышни напустили на себя вид чопорной утомленности, который жестоко меня смутил, а старшая поглядывала в мою сторону, как мне казалось, с еле сдерживаемым смехом, и хотя, по-моему, я держался с большим достоинством, чем накануне, далось мне это нелегко. Едва мы вошли в парк, как были окружены десятком молодых джентльменов (трое-четверо офицеров с кокардами, а остальные - законоведы), которые наперебой искали внимания этих красавиц, и, несмотря на то, что меня представили им в весьма лестных выражениях, я был тотчас всеми забыт. Собравшиеся вместе, молодые люди напоминают стаю диких зверей - они накидываются на чужака или же не замечают его без всякой учтивости и, я бы сказал, человечности: если бы я оказался среди павианов, то дождался бы от них ровно столько же того и другого. Среди законоведов нашлись присяжные острословы, а среди офицеров - болтуны, и не знаю, кто из них досаждал мне больше. Все они поигрывали шпагами и отбрасывали полы мундиров и кафтанов с какой-то особой манерой, за которую (возможно, из черной зависти) я готов был пинками выгнать их из парка. Вероятно, они со своей стороны не могли простить мне, что я явился туда в столь несравненном обществе, и вскоре я, замедлив шаг, угрюмо следовал позади веселящейся компании, погруженный в свои мысли.

От них меня отвлек один из офицеров, поручик Гектор Дункансби, ухмыляющийся верзила из горного края. Он спросил, не Пальфур ли моя фамилия, произнеся ее на горский манер.

Я подтвердил это довольно резким тоном, так как вопрос был задан почти грубо.

- Ха, Пальфур! - воскликнул он и принялся повторять: - Пальфур! Пальфур!

- Боюсь, вам не нравится моя фамилия, сударь,- сказал я, сердясь на себя за то, что выходка такого мужлана меня рассердила.

- Нет,- ответил он.- Я думал…

- Не рекомендовал бы вам делать это часто, сударь,- перебил я.- Мне кажется, это вредно для вашего здоровья.

- А вам тофотилось слышать, кте Алан Григор нашел щипцы? - сказал он.

Я спросил, что это должно означать, а он с насмешливым хохотом ответил, что, наверное, я там .же нашел кочергу и проглотил ее.

Сомневаться в его намерениях больше не приходилось. Лицо у меня вспыхнуло.

- Прежде чем оскорблять благородных людей,- сказал я,- мне кажется, следовало бы научиться не коверкать слова.

Он ухватил меня за рукав, кивнул, подмигивая, и увел за ограду парка. Едва деревья заслонили нас от гуляющих, как выражение его изменилось и он ударил меня кулаком в подбородок, крикнув:

- Получи, потлец с рафнин!

Я отплатил ему тем же, и с процентами, после чего он отступил шага на два и учтиво снял шляпу.

- Тостаточно, я ту маю,- объявил он.- Оскорпленной стороной нато считать меня. Феть это неслыханно, чтопы королевскому офицеру сказали, путто он коферкает слофа. Мы при шпагах, а рятом Королефский парк. Пойтете вперет или мне показать фам торогу?

Я ответил ему поклоном, пропустил его вперед и последовал за ним. Он бормотал себе под нос что-то об «оскорплении королефского мунтира», из чего я мог бы заключить, что он действительно возмущен. Но он уже в первый раз заговорил со мной вызывающим тоном, а потому я не сомневался, что он нарочно искал со мной ссоры и что я вновь попал в ловушку, расставленную моими врагами, а главное (памятуя о том, какой я фехтовальщик) - что пасть в этом поединке суждено мне.