Похищенный. Катриона

Прошло чуть более недели, и стало очевидно, что нас преследует злой рок. В иной день судно подвигалось вперед, но на другой - его на многие мили относило в сторону. Наконец нас отнесло так далеко к югу, что весь девятый день напролет мы кружили, лавируя неподалеку от скалистых берегов мыса Рат, которые виднелись справа и слева по борту. Собрались на совет шкипер и его помощники и вынесли решение, суть которого я не мог уяснить себе толком, но последствия его были явны: обратив противный ветер в попутный, мы стремительно шли на юг.

На десятый день после полудня волны постепенно утихли, море затянуло белым туманом, да таким плотным, что с кормы не стало видно бака[15]. Все это время, когда случалось мне выходить на палубу, я видел, что шкипер с помощниками и матросы толпятся у фальшборта[16] и настороженно к чему-то прислушиваются. «Буруны!»[17] - расслышал я, и, хотя значение этого слова было для меня темно, мысль о грозящей опасности взволновала меня несказанно.

Около десяти часов вечера я подавал ужин шкиперу и мистеру Райчу, как вдруг послышался страшный треск - похоже, бриг на что-то наткнулся - и вслед за тем раздались пронзительные крики. Оба моих начальника вскочили со своих мест.

- Неужели разбились? - проговорил мистер Райч.

- Ошибаетесь, сударь,- отвечал шкипер.- Это всего лишь лодка. Как видно, мы ее опрокинули.

И они поспешили на палубу.

Шкипер оказался прав. В тумане мы наскочили на лодку, и она, разлетевшись надвое, пошла ко дну со всею командой. Уцелел только один человек. Он, как я потом узнал, был пассажиром и сидел на корме; остальные ж, гребцы, сидели на банках. В момент столкновения корму лодки подбросило в воздух, и пассажир (руки его были не заняты, и мешал ему разве что фризовый плащ, длинный, по самые щиколотки) подпрыгнул и ухватился за бушприт[18] брига. То, что он умудрился выйти целым и невредимым из столь опасной для него переделки, свидетельствовало не только о его удачливости, но также о его незаурядной ловкости и силе. А между тем, когда шкипер ввел его в каюту и я увидел лицо незнакомца, ничто не выдавало его волнения и он казался не более обеспокоен случившимся, нежели я в ту минуту.

Росту он был невысокого, зато великолепно сложен и легок и быстр в движениях, как олень. Лицо его было покрыто темным загаром, сквозь который обильно проступали веснушки и следы оспы, но оно было приятно благодаря открытому взгляду. Глаза, необычайно подвижные, светлые, искрились каким-то безумным блеском; они притягивали к себе и вместе с тем настораживали. Сняв плащ, незнакомец положил на стол пару пистолетов с великолепной серебряной отделкой, и я заметил, что к поясу его пристегнута длинная шпага. Манеры его были изящны и благородны; надо было видеть, как выпил он чарку за здоровье шкипера. При первом же взгляде на этого человека я понял, что гораздо лучше быть его другом, чем недругом.

Шкипер, со своей стороны, тоже, казалось, присматривался к незнакомцу, но скорее не к нему самому, а к его одежде. И в самом деле, как только фризовый плащ был снят, незнакомец предстал в наряде чересчур пышном для торгового брига. На нем была шляпа с перьями, красный камзол, черные плисовые штаны и синий кафтан с серебряными пуговицами и с серебряными галунами, правда несколько пострадавший от морского тумана и долгого путешествия,- очевидно, его обладатель спал в нем не одну ночь.

- Примите мое искреннее сожаление по поводу гибели вашей лодки,- сказал шкипер.

- Храбрые были люди,- заметил незнакомец.- Я предпочел бы, чтобы с моря вернулись они, а не лодка, пусть даже дюжины две таких лодок.

- Там были ваши друзья? - спросил Хозисон.

- В ваших краях таких друзей не найти,- последовал ответ.- Они были преданы мне, как собаки. Головы готовы были за меня сложить.

- Да, сэр,- проговорил шкипер, не спуская глаз с лица собеседника.- Людей на свете много, чего не скажешь о лодках.

- Что ж, справедливое замечание! - воскликнул незнакомец.- Я смотрю, вы не лишены проницательности.

- Я был во Франции, сэр,- отвечал шкипер с явною многозначительностью.

- Не вижу в этом ничего удивительного. Там побывали многие удальцы.

- Несомненно, сэр, но кое-кого влекут туда пышные мундиры.

- О, так это намек! - вскричал незнакомец, и рука его опустилась на пистолеты.

- Не горячитесь, сударь,- промолвил шкипер.- Не вижу повода. Выстрелить - дело нехитрое. На вас французский мундир, но язык-то вас выдает. Сразу видно, шотландский. Что ж, ваша судьба - судьба многих честных людей в наше время. Я не осмеливаюсь их осуждать.

- Так, стало быть, вы принадлежите к честной партии? - спросил джентльмен в синем кафтане. Он подразумевал партию якобитов[19], ибо в междоусобных раздорах каждая из противоборствующих сторон закрепляла за собой привилегию именоваться честной.

- Я ревностный протестант, сэр, и благодарю бога за это…

Никогда прежде Хозисон не говорил о религии, но, как я узнал впоследствии, он был набожен и, когда только сходил на берег, спешил в церковь.

- Но у меня достанет сочувствия к человеку,- продолжал он,- который приперт к стене.